Спецкор. Любовь и тигры
Шрифт:
Я кивнула ему, мол, все поняла, и мягко тронув поводья, направила Казанову к молчаливой троице, уже устремившейся к перевалу.
— О, все-таки с нами, — обрадовался Глеб, видимо, все же сомневался. — Значит так, Семен впереди, за ним я, потом Диана, за ней — Камаль. Всем всё ясно? Держимся цепочкой, разрыв не больше чем полтора корпуса лошади.
Я молча кивнула, уже жалея о своей глупости. Зачем с ними поехала? Но очень уж заманчиво было увидеть какое-то чудо, так загадочно обещанное подлым Глебом. И вообще, кто знает, может он хочет
Машины после перевала свернули налево, а мы ступили на узкую тропу между скал, ведущую ровно в противоположную сторону. Видя перед собой спину Макарова, я понимала, что не испытываю к нему ненависти, или чего-то в этом роде. Просто он стал мне очень неприятен, как человек. А раз это последняя встреча с ним, потерплю — недолго осталось. Ну и постараюсь насладиться моментом.
Открывшаяся после ущелья маленькая долина захватывала дух своей красотой. Зелень повсюду, рощи, большие поляны. Кое-где виднелись осколки скал и крупные валуны. Блестела узенькая речка справа, или ручеек — издали не разобрать размеров.
Скоро мы углубились в рощу с высокими лиственными деревьями, ветви которых были увешаны крупными плодами, похожими на яблоки, только светло-синего цвета. Не стала спрашивать, что это, но одно незаметно сорвала и сунула в карман, очень уж соблазнительно низко висело. Потом спрошу Рысь, что за фрукт.
Вскоре передние всадники затормозили, хотя рощицу еще не проехали. Макаров спешился и прижал палец к губам, глядя на меня.
Подошел и тихо объяснил:
— Постарайся не шуметь, сейчас кое-что увидишь, но придется прогуляться пешком. Семен присмотрит за лошадьми.
Любопытство пересилило опасения, и я тоже спешилась, краем глаза заметив, что огромный Камаль уже стоит на земле, поудобнее перехватывая какой-то солидный автомат, с широким ремнем, перекинутым через шею. Глеб тоже взял наизготовку свое ружьё и кивнул: мол, идем.
Такие приготовления невольно заставили меня подумать о револьвере, но доставать его не решилась, успею, когда понадобится. Если уж эти мужики со своим опытом и оружием не справятся, то у меня все равно шансов с маленьким револьвером не будет. Однако само наличие оружия так близко от руки — придавало какую-то уверенность. Хорошо, что есть.
А мы все шли и шли. Метров триста, не меньше. Наконец роща закончилась, и впереди показалось широкое открытое пространство. Справа возвышалась отвесная желтоватая скала — метров десять в высоту, протянувшаяся до следующей рощи — метрах в ста, а может и дальше. Кое-где на ее бугристой поверхности виднелись более темные трещины, расширяющиеся книзу, но внутрь такого пролома, даже самого широкого пролезть мог бы разве что ребенок. Слева виднелось крохотное озерцо, окруженное плотным кольцом высоких кустов. Догадалась, заметив блеснувшую в просвете синеву. Остальное пространство не имело растительности, кроме короткой, словно срезанной ножом, жесткой травы. Мы остановились у края рощи, на границе с большой поляной.
— Теперь подождем, — спокойно произнес Глеб, словно мы больше не должны были соблюдать тишину.
— Долго ждать? — удивилась я.
— Не думаю, — Глеб искоса глянул на меня, — А что, что-то беспокоит?
Я мотнула головой, а потом все-таки решилась спросить, пока мы еще одни, больше-то случая не представится. А раз все равно ждать…
— Глеб, скажи, пожалуйста, что за охранник сидел в доме? Случайно его увидела. Если не мое дело, можешь не отвечать.
Макаров резко оглянулся, и я пожалела о своем вопросе, но меня словно бесенок дергал за язык:
— И что за странная маркировка на ящиках в машине? Я такую видела в…
Не здравый смысл заставил меня замолчать.
Толстый ремень автомата, который Камаль вдруг накинул сзади мне на шею, сдавил горло.
— Подожди! — крикнул ему Глеб, — да стой ты, ублюдок. Мне надо у нее выяснить…
Давление ремня, о который мои пальцы, будто обретшие самостоятельную волю, ломали ногти, слегка ослабло, позволив сделать такой желанный вдох.
— Не тяни, — в бесстрастном голосе, бросившем эти два коротких слова, ощущалось холодное равнодушие. Словно проговорила это сама смерть. Близкая и неотвратимая.
Как в тумане вспомнились слова Рыси: ‘Он кого хошь голыми руками задушит!’. Мне стало смешно, но хрип, вырвавшийся из горла, мало походил на смех.
Глеб, сильно побледневший, стоял прямо передо мной:
— Кому ты говорила про охранника и маркировку? — резко спросил он. Он никогда не говорил со мной таким тоном, и это еще больше показало, что надеяться мне не на что. ‘Господи, как жалко маму!’ — пробилась мысль через какое-то спасительное отупение. И еще думала, как глупо всё, и какая же я дура, что не послушалась Рысь.
— Ты будешь говорить, или нет? — крикнул Глеб, и вдруг с силой ударил меня по лицу. Всего лишь пощечина, но из глаз посыпались искры и на глаза навернулись слёзы от боли. Только бы не унижаться, только бы не позволить себе умолять!!!
Я упрямо смотрела ему в глаза, надеясь вызвать хоть что-то человеческое, чтобы он сам передумал, ведь это же тот Глеб, что подсаживал меня маленькую на Сайгона, и бормотал смешные ласковые прозвища…
Не верила, всё же не верила, что он позволит меня убить. Они просто пугают! Конечно. Сейчас всё закончится, и я пообещаю им всё, что захотят. Пусть только отпустят!
— Сука! Какая же ты стерва! — с ненавистью выпалил Глеб мне в лицо, — да ты знаешь, что я спал с твоей матерью! Она б…ь еще круче тебя, и ты бы стала такой же дрянью! Я сделаю миру одолжение!
А дальше пошли такие ругательства, каких мне и слышать еще не приходилось.
Наверное, он не понимал, что говорит. Ну не может же это быть правдой. Что я сделала, чтобы меня так ненавидеть?
Зацепившись посильнее за ремень, я со всей силы, на какую была способна, врезала ему ногой в промежность. За маму!