СПЕЦОПЕРАЦИЯ КРЫМ 2014
Шрифт:
После митинга Александр Иванович пошел на Графскую пристань, присел на лавку и достал из кармана потрепанную телефонную книжицу. Надев очки, нашел пустую страничку и своим аккуратным штабным почерком записал: «И Черное море в тот миг еще раз с лаской сильно заскучавшей по хозяину собаки лизнуло прозрачным соленым языком крымские берега»…
Вечером, заглянув в гости к Кручининым, Федор Сарматов рассказал Александру Ивановичу о своем разговоре с турком на рынке.
– Принюхиваются турки к обстановке в Крыму, – темпераментно тараторил он, – боятся момент прозевать…
Александр
– Не видать им, Федя, нашего Крыма, как своих ушей без зеркала…
Федор вздохнул и продолжил печально:
– Но ведь если по правде, наш флот на Черном море стал куда слабее турецкого… А тут еще и американцы рядом с Крымом шастают на своих кораблях. И уже в Севастополе втихаря примащиваются…
Кручинин снова ухмыльнулся и прищурил глаза:
– Много раз рвались в Крым те, кто считал себя сильнее… И оказывалось так, что либо на дно шли, либо в землю, либо драпали на всех парусах, Федя… Да, мы сейчас стоим на Черном море не так хорошо, как хотелось бы… Но если что добавим… Сейчас, Федя, для Крыма опасность зреет не с моря, а с суши. Бандеровская зараза ползет сюда. Вот чего остерегаться надо. Крымского Майдана…
Во времена СССР подготовка боевых дельфинов в Севастополе была строго засекречена. В начале февраля 2014 года Окинану хватило двести долларов, чтобы украинцы открыли ему тайны сверхсекретного центра в бухте Казачья…
Глава 8
ЗОЛОТАЯ ИДЕЯ
Время подползало уже к середине февраля. Майдан смертельной, гремучей уличной саркомой мучил Клев, закопченный траурным дымом горящих шин.
Но в палаточном лагере бунтарей столичным бомжам жилось вполне привольно. Они спали в тепле, на замусоленных польских матрацах, укрывались американскими одеялами, пили чешское пиво, закусывали немецкой колбасой и французским сыром, грызли изысканный бельгийский шоколад и баловались голландской «травкой» – чем не Европа? Правда, все это надо было отрабатывать под присмотром так называемых десятников, разливая «коктейль Молотова» по бутылкам и совершая атаки на «ментов».
Некоторые мятежники без определенного места жительства в те дни уже начинали брезговать даже украинским салом и самогоном – предпочитали водку «Хортица» и перцовку «Немиров». Иногда в сумеречных палатках мелькали и литровые бутылки виски, подаренные американцами из киевского посольства.
Бомжи тайком молили Бога, чтобы такая жизнь на Майдане никогда не кончалась. Иные из них, не понимая сути происходящего, уже на полном серьезе представлялись местным и зарубежным телевизионщикам «революционерами» и пафосно кричали в камеру «Ганьба Януковичу!» и «Слава Украине!». И кляли, кляли, кляли Москву и москалей. Так было положено. Особенно хорошо это у них получалось, когда им платили какие-то деньги.
В лагере частенько появлялся важный человек с неприятным лицом много посидевшего зэка. За ним всегда плелась услужливая свита. Его называли то комендантом, то командующим, а фамилия у него была какая-то
Народ в воняющих терпкой гарью и кислым потом палатках Майдана жил разночинный.
Были там разговорчивые киевские студенты, довольные тем, что под шумок «революции» можно было не ходить на лекции, а после тренировок по тактике уличного боя попить вина, побренчать на гитаре и потискать в темноте девчат.
Были там высокомерные хлопцы, именовавшие свою дружину «Правым сектором» – они, как и все наиболее кровожадные украинские националисты, особенно люто лупили милиционеров и солдат спецназа, когда начинались очередные стычки. Впрочем, такими же были и примыкавшие к ним мордовороты из бандеровской шайки «Тризуб», и активисты разных «рухов» и партий, коих на Украине расплодилось, как клопов в заброшенном диване. Были там и державшиеся особняком люди, которых заводилы Майдана пренебрежительно называли «татарвой» – этих людей челночным образом привозили на автобусах из Крыма под присмотром активистов Меджлиса.
Все они были недовольны жизнью в стране, все были за украинскую «незалежность», за свободу крымско-татарского народа (но под патронажем Киева), дружно кляли Януковича и страстно хотели в Европу. А главной причиной всех их бед была, конечно, Россия.
Все это было похоже на массовый психоз, эпидемию сумасшествия, которая, тем не менее, сплачивала их обманчивой мечтой о новой жизни – без коррупции и вороватого президентского клана олигархов.
– Ось скинэмо Януковыча и заживэмо як люды, – так говорили многие из них, греясь у дымящих костров, над которыми бархатной сажей чернели котлы с вальяжно булькающим борщом, заправленным салом.
Были на Майдане и хлопцы, в основном безработные, привезенные автобусами с Западной Украины – верховодил там вислоусый и злоглазый мужик то ли с кличкой, то ли с фамилией Стрый.
Были там и давно не бритые, дюжие здоровяки в спортивных костюмах – они тоже охотно «ходили бить ментов», казалось, не из своего политического, а спортивного интереса.
Иногда появлялся среди тех людей на Майдане, державшийся особняком, молодой человек лет двадцати трех с настороженными глазами. В своей модной одежде он выглядел белой вороной среди грязных курток и фуфаек бунтарей.
Фамилии его никто не знал – знали только, что он приехал в Киев из Крыма, потому, наверное, и прилипла к нему кличка «Крым».
Он в своем неуместно дорогом пальто в палатке на Майдане не спал – уже несколько дней подряд появлялся там обычно с утра и слонялся до вечера, больше слушал, чем говорил, а затем снова возвращался в дешевую гостиницу на Подоле, где на лестнице и в сумрачном коридоре с протертыми по фарватеру старыми ковровыми дорожками противно воняло блевотиной и до рассветной бледности неба на востоке гудел в номерах пьяный революционный народ.