Спецслужбы и войска особого назначения
Шрифт:
Однажды Энди мне сказал:
— Ты спрашиваешь, почему я пью. Да потому, что это прекрасное оправдание короткой памяти. Можно сказать: «Не помню, я слишком много выпил!»
В другой раз, лежа в постели, он спросил, хочу ли я знать, был или не был он «кротом» ЦРУ В одном журнале утверждалось, что Энди начал работать на ЦРУ задолго до решения оставаться в Соединенных Штатах. Он объявил мне, что «крот» на шпионском жаргоне означает агента, который долго собирает информацию и передает ее только после перехода в другой лагерь.
— Так ты был «кротом»?
Он
— Да.
Я никак на это не отреагировала. Он кашлянул, и сильно огорченный, пошел в туалет. Мое равнодушие его уязвило. Еще бы: поделиться такой Ценной информацией с девушкой, которой на это совершено наплевать! Я всегда старалась вести себя так, чтобы он не подумал, будто я считаю его важной персоной. Иначе он мог сорваться с крючка. Он был хорошим манипулятором, но не таким хорошим, как я. Его штучки на меня не действовали.
Из-за работы над книгой Энди стал пить меньше и чувствовал себя лучше. Меня его хорошая форма немного тревожила: чем сильнее он становился, тем меньше был подвержен моей власти. Может быть, мне следовало его подпаивать — тогда он был бы полностью в моей власти. Но в таком случае я бы просто спятила. Энди продолжал рассказывать мне о себе. Его ненависть к советской системе возникла у него в тринадцать лет, когда в деревне, где он жил, его подвергли допросу агенты КГБ: допытывались, кто из жителей ходит в церковь. Это оставило в душе Энди глубокий след. В то время он мечтал стать кинорежиссером и, приехав в Москву, стал общаться с киношниками. Но скоро понял, что из этого ничего не выйдет. Цензура была слишком свирепой.
Сейчас, в Америке, у него снова появилось желание снять фильм. Он спросил, соглашусь ли я сыграть главную роль.
— И кого я буду играть — принцессу?
— Нет, деревенскую девушку. Это будет фильм о крестьянах. У тебя есть шанс стать кинозвездой!..
Родители Энди хотели, чтобы он был врачом, как отец. Его семья принадлежала к среднему классу, и Энди, по его словам, никогда не знал настоящей нищеты. Он поступал в Московский институт международных отношений и очень этим гордился, потому что считал его лучшим учебным заведением. В двадцать пять лет он вступил в партию, понимая, что без этого ничего не сможет достичь. У него были хорошие связи, поэтому он благополучно закончил институт и защитил диссертацию.
Энди благополучно поднимался по служебной лестнице и скоро стал одним из помощников Громыко. Тот так нещадно его эксплуатировал, что у
Энди случился нервный криз и он на восемь месяцев загремел в больницу. Все лавры за его работу достались Громыко. Энди писал для него все тексты речей и выступлений. С Громыко приходилось нелегко: он был страшно раздражительный. В конце концов он решил вознаградить Энди, которому тогда было только сорок лет, должностью посла в Швейцарии. Однако Энди хотел попасть в Америку. Громыко послал его в советскую миссию в ООН. Энди сказал мне, что жена Громыко одалживала деньги у его жены каждый раз, когда прилетала в Нью-Йорк.
Еще он рассказывал мне о Хрущеве и Берии. Досле смерти Сталина
Энди тщательно обдумывал название каждой главы своей будущей книги. Одна из глав в книге Энди называлась «Вид с тридцать шестого этажа». Именно на этом этаже находился его кабинет, а на трех этажах под ним работали люди, которые ему подчинялись. Я уже говорила о том, что Энди очень любил хвастаться своим положением. Однажды он рассказал мне, как наблюдал из окна своего кабинета за останавливающимися внизу огромными роскошными лимузинами. С завистью подумала я о том, сколько денег другие девушки имели с их хозяев. А Энди все рассказывал о шестидверных лимузинах:
— Знаешь, я ездил именно в таких…
Как-то раз, во время очередного ближневосточного кризиса, было созвано заседание Совета Безопасности. Энди уселся перед телеком и впился в экран.
— Вот чем я занимался, Джуди!
Но больше всего он любил смотреть фильмы ужасов и фантастику. Мог смотреть их по второму и третьему разу, всю ночь напролет.
— Что ты находишь в этих дурацких фильмах, Энди?
— Это совсем другой мир. Непохожий на наш.
Наверное, поэтому-то Энди ко мне и привязался.
Я тоже была из «другого мира». Помню, я его спросила, чем ему так понравилась. «Не знаю, — ответил он. — Ты злая, жестокая и холодная. Не знаю».
И снова сел на своего любимого конька: принялся хвастаться своей принадлежностью к элите.
Наши отношения с Энди чем-то напоминали переговоры по сокращению стратегических вооружений. Только вместо оружия в них фигурировали деньги и мое свободное время. Наверное, он даже находил в этом удовольствие — как в азартной игре. Я не скрывала от него, что продолжаю видеться со своими постоянными клиентами и друзьями обоего пола. Это приводило его в ярость. Но в конце концов наша сделка кое-как состоялась: за пять тысяч в месяц я согласилась бросить занятие проституцией. «Но к моей личной жизни это не относится», — предупредила я его. — «Относится». — «Нет, не относится».
Договорились, что я бросаю всех мужчин, но не женщин.
— Я люблю тебя больше, чем жену, Джуди.
— Сомнительно звучит.
— Я имею в виду — больше, чем я ее любил, когда мы с ней были молоды и романтичны. Ты — моя первая и последняя любовь, Джуди.
И предлагал стать его женой. Я отказывалась. Никогда я не говорила ему о любви и никогда не уделила ни минуты своего времени бесплатно, но он слишком увлекся своими фантазиями.
Однажды я решила посоветоваться о своем положении с одним моим другом — не «дружком» — которой был очень образованным человеком. Ему можно было доверять.