Спектроскоп души
Шрифт:
4). Удивительную картину, владельцем которой является сейчас Джордан.
Уважаемый сэр!
В ответ на ваш запрос могу сообщить, что наш общий друг мистер Джон Николас находился под моей опекой более года, за исключением двух месяцев, проведенных им в Кот д’Ор на попечении медицинской сестры-сиделки.
Все детали того, что с ним случилось, приведенные в его рассказе и изложенные вами, точны (до определенного момента). Однако в отношении того, что произошло после того, как он получил серьезный удар по голове после столкновения с грабителями, его свидетельства сомнительны.
Относительно справедливости его оценки тех качеств упомянутой картины, которые послужили причиной его галлюцинации, судить не могу. Я никогда ее не видел. Однако, вероятно, следует сообщить, что перед отъездом во Францию мистер Николас обычно приписывал упомянутую картину одному недавно умершему американскому художнику. И в своем рассказе о транспортировке путем левитации упоминал не Бургундский канал, а долину Уиссахиккон.
Если позволите, я хочу уточнить, что эта мания не сказалась на его психическом здоровье во всех остальных отношениях. Не вижу также причин беспокоиться о его полном выздоровлении.
С уважением,
Хорас Ф. Дэниельс, доктор медицины.
Перелетное дерево
«The Balloon Tree», The Sun, 25 February, 1883.
Несколько часов мы ехали с побережья к центру острова. Когда мы покинули корабль, солнце на западе стояло уже низко. Ни на море, ни на земле мы не ощутили ни малейшего ветерка. Все вокруг было залито нестерпимо-ярким светом. В нескольких милях поодаль, над длинной грядой холмов, висело несколько облачков медного цвета.
– Будет ветер, – сказал Брайери.
Килуа покачал головой.
На всю растительность наложила печать продолжительная засуха. Взгляд тоскливо блуждал от хилого красновато-коричневого подлеска, такого сухого, что листья и ветви громко хрустели под копытами лошадей, до желтовато-коричневых деревьев, окаймлявших верховую тропу. Зелеными остались только кактусы с воронкообразной верхушкой, способные существовать даже в кратере действующего вулкана.
Килуа наклонился в седле и оторвал от одного из этих растений верхушку, которая раздулась от переполняющего ее сока до размеров калифорнийской груши. Сжав ее в кулаке, он обернулся к нам и окропил наши разгоряченные лица несколькими каплями живительной влаги.
Потом наш проводник начал что-то быстро говорить на своем языке, состоящем, в основном, из гласных с примесью л и р. Брайери переводил мне его слова.
Бог Лалала полюбил женщину с острова. Он явился ей в виде огня. Привычная к такой температуре, она только поежилась при его приближении. Тогда он приласкал ее в виде проливного дождя и этим покорил ее сердце. Злобный и коварный бог Какал был гораздо могущественнее, чем Лалала. Он тоже стал домогаться этой прекраснейшей женщины. Но все его приставания ни к чему не привели. В отместку он превратил ее в кактус, укорененный на самом солнцепеке. У бога Лалала не хватало силы отменить это заклятье. Тогда он стал жить с женщиной-кактусом в виде проливного дождя, не покидая ее даже в самые засушливые сезоны. Поэтому воронкообразная верхушка кактуса остается неизменным хранилищем чистой холодной воды.
Уже давно наступила тьма, когда мы добрались до русла исчезнувшего ручья. Килуа несколько миль вел нас по его высохшему дну. Мы уже почти выбились из сил, когда проводник велел нам спешиться. Привязав тяжело дышащих лошадей, он решительно повел нас в густую чащу на берегу. Преодолев сотню ярдов, мы наткнулись на ветхую хижину с тростниковой кровлей. Туземец поднял обе руки над головой и фальцетом пропел какую-то мелодию, очень похожую на йодль из швейцарского кантона Вале. Этот зов потревожил обитателя хижины. Брайери осветил его своим фонарем, и мы увидели, что это старая женщина ужасающей внешности, какая может привидеться только в кошмарном сне после чересчур сытного обеда.
– Оманана джелаал! – воскликнул Килуа.
– Приветствуем тебя, святая женщина, – перевел Брайери.
Между Килуа и святой ведьмой состоялся продолжительный разговор. Проводник говорил очень уважительно, она отвечала коротко и раздраженно. Брайери внимательно слушал их обоих. Несколько раз он непроизвольно сжимал мне руку, словно не в силах подавить тревогу. Наконец женщину то ли убедили доводы Килуа, то ли тронули его мольбы, но она указала на юго-восток, медленно произнеся несколько слов, что, видимо, удовлетворило моих спутников.
Святая женщина тоже направила нас к холмам, но на двадцать или тридцать градусов левее того курса, которым мы отправились с побережья.
– Вперед! Вперед! – крикнул Брайери. – Нам нельзя терять время!
Мы ехали всю ночь. На рассвете сделали десятиминутный привал для легкого завтрака, запасенного в рюкзаках. Потом вновь оседлали коней и пустились в путь, продираясь сквозь чащу, которая становилась все гуще и гуще, в то время как солнце припекало все сильнее и сильнее.
– Может быть, теперь, наконец, – обратился я к своему молчаливому спутнику, – вы не откажетесь объяснить, зачем двое цивилизованных людей и один дружественный туземец ломятся через адские джунгли, словно это вопрос жизни или смерти.
– Да, – ответил он, – лучше, если вы будете это знать.
Брайери достал из внутреннего кармана письмо, которое, видимо, перечитывал так часто, что бумага по краям даже поистрепалась.
– Это письмо, – пояснил он, – написал профессор Квакверзух из Уппсальского университета. Я получил его в Вальпараисо.
Подозрительно оглядевшись по сторонам, словно боясь, что в этой тропической глуши нас могут подслушать древовидные папоротники или что у гигантских каладиумов есть уши, жаждущие насладиться каким-то величайшим научным секретом, Брайери стал читать мне письмо великого шведского ботаника.
«На этих островах, – писал профессор, – у вас будет редкая возможность проверить некоторые экстраординарные сведения, которые много лет назад сообщил мне миссионер-иезуит Бюто. Они касаются «перелетных деревьев», то есть кактуса Cereus fragrans, о которых писали Янсениус и другие физиологи-теоретики.