Спешите делать добрые дела
Шрифт:
В гараже было полутемно, но Саша совсем не боялся, он легко и свободно шел среди машин. Потом набрал полнехонько ведро воды, еле дотащил, а когда шофер сказал, что ведро, пожалуй, было для него тяжелым, он улыбнулся: ерунда, мол, не такие таскали! Хотя в своей жизни не притащил ни одного ведра воды. И сейчас, когда тащил, от собственной неловкости облил себе ноги.
Шофер залил воду в машину, закрыл капот и протянул Саше руку.
— Заходи, когда будет время, — сказал он.
Саша крепко пожал ему руку и ответил:
— Обязательно зайду, я ведь живу в этом доме.
Шофер уехал, а у Саши на руке осталась широкая темная полоса — это шофер вымазал его руку машинным маслом. Жалко, что во дворе не было ребят: некому было показать шоферскую заметину. Так и ушел Саша домой, но шофера теперь считал лучшим своим другом.
Прошло несколько дней, и как-то этот шофер, выезжая из ворот, обругал Сашину бабушку. Она стояла в воротах, разговаривала с женщиной и не видела, что загородила дорогу машине.
— Эй, тетка! — грубо крикнул шофер. — Нашла где стоять, а то толкану машиной — костей не соберешь.
И Саша это все услышал. Это так кричали на его бабушку, на самого хорошего, доброго человека! И кричал не кто-нибудь, а его друг-шофер. Саша покраснел, потом побелел и вдруг бросился со всех ног за машиной. Он подскочил к шоферу и крикнул ему в лицо:
— Если вы еще раз когда-нибудь закричите на мою бабушку, я вас… я вас ударю! — Он кричал высоким тонким голоском.
Вот сейчас что-то должно было случиться.
— Ух ты! — сказал шофер. — Какой рыцарь, прямо благородный рыцарь! — Он оглушительно рассмеялся.
Больше он ничего не мог сказать. Просто не знал, что ему говорить. Может быть, ему было стыдно. До сих пор он часто так гремел басом на людей и никогда не задумывался, что обижает их. Он кричал на них и уезжал дальше своей дорогой. А тут впервые ему сказали такие слова. И кто сказал? Маленький мальчик, которого он мог одним щелчком опрокинуть на землю, о котором он даже не помнил, стоило ему уйти с работы. Он даже не знал его имя.
А Саша стоял перед ним, как дикий зверек, — решительный, отчаянный, готовый до конца отстоять свою бабушку. Он сейчас совсем не боялся и совсем не стеснялся, это было с ним впервые. Пусть все-все люди смотрят на него, а он ничего не боится. Пусть на него смотрят случайные прохожие. И только где-то в глубине его глаз шофер увидел и боль и обиду. Тогда он сказал:
— Ну, прости, малый, виноват. Кругом сто раз виноват, и вы, бабушка, великодушно простите.
Он тронул машину и помахал Саше рукой.
А бабушка хотела сначала отругать Сашу за то, что он лезет не в свое дело, но потом передумала. Разве можно ругать человека за благородные поступки? Нет, конечно! И бабушка это отлично знала. Тем более что у нее в голове вдруг запела старая, забытая песня. Ей захотелось запеть эту песню вслух — так у нее было радостно на сердце, но она сдержалась. Пели одни глаза, пели тысячи мелких морщинок около глаз, пели губы. Они почему-то расползлись в улыбку. Никто бы даже не поверил, что бабушка умеет так весело и молодо улыбаться. Пели руки, когда они стали, непонятно зачем, поправлять шапку у Саши. Так у нее было хорошо на сердце, ведь до чего дожила: Саша заступился за нее! Значит, не зря она сидела около него ночами, когда он болел. Жив человечек!
Первое письмо
Больше всего с Катей возилась, конечно, бабушка. Родители работали, а бабушка всегда была с Катей. Катя так к этому привыкла, что не могла расстаться с бабушкой ни на минуту.
Когда рано утром бабушка уходила на базар, то на ее кровать ложилась Катина мать и накрывалась одеялом с головой, чтобы Катя не обнаружила подмены.
Катя приподнимала голову: бабушка на месте. Значит, можно спать.
Отец говорил, что это нежности. Он был сторонником сурового воспитания.
Бабушка не любила сказок, она рассказывала Кате истории из жизни своего сына Володи. Он жил в другом городе.
— Купила я Володе новое пальто, — рассказывала бабушка. — И он отправился в этом пальто в школу. А возвратился домой в чужом пальто. Пальто точно такое, как у него, только старое.
Я ему говорю:
«Где твое новое пальто?»
А он сделал удивленное лицо и отвечает:
«Новое? Ах, новое! Я его одолжил на денек приятелю. К нему гости из деревни приехали, вот и захотелось ему покрасоваться в новом пальто».
— Еще! — требовала Катя. — Расскажи еще что-нибудь про Володю. Расскажи, как он пришел домой босиком.
— Летом мы приехали на дачу, — начинала бабушка. — И Володя пошел в лес за грибами. Долго его не было, я уже начала волноваться. И вдруг вижу: идет, в корзине полно грибов. Только вид у него виноватый. Ах, вот в чем дело…
— Он был босиком, — сказала Катя.
— Вот именно, ушел в сандалиях, а вернулся босиком.
«Негодный мальчишка, — говорю, — где ты посеял сандалии? Не голова у тебя, а решето».
Он посмотрел на ноги и отвечает:
«Действительно, я их забыл».
Повернулся и побежал.
Я подождала немного и вышла за ним на тропинку. А он, оказывается, и не подумал идти за сандалиями. Сидит себе под первым же кустом.
«Ну-ка, выкладывай все начистоту, — сказала я. — Куда девал сандалии?»
Он молчит.
«В лесу потерял?»
Молчит.
«На грибы сменял?»
Молчит.
«Кому-нибудь дал поносить?»
Молчит.
Тогда я повернулась и пошла от него. Раз он такой, думаю, никудышный, пусть остается один.
А Володя очень не любил оставаться один. Он догнал меня и сказал:
«Я дал их одному мальчику из деревни. Он был босиком и наколол ногу в лесу. Вот я ему и дал сандалии».
Потом, когда Катя была, в общем, еще маленькая, Володя приехал сам. Он привез Кате большую куклу. Кукла была модница: рыжие волосы уложены пирамидой, а юбка стояла колоколом. Куклу назвали Маргошей. Кроме куклы Володя привез Кате лыжи. И все дома ужасались и говорили, что Кате лыжи ни к чему, что она разобьет себе нос на лыжах. А Катя тут же встала на лыжи и все утро проходила на них по коридору.