Спи, милый принц
Шрифт:
Последовал долгий и внимательный осмотр непутевой «Британии». Старый джентльмен медленно склонился над водой. Возможно, трудности со спиной, подумал Пауэрскорт, или суставы уже не те. Дальнейшее показалось леди Люси чудом. Распускались узлы. Выправлялся такелаж. Крохотный руль был по совету старого моряка слегка передвинут.
— Если сделать вот так, корабль будет просто описывать круги, — добродушно сказал он. — Ну-ка, Роберт, проверь, все ли узлы затянуты. Все. Хорошо. Опускай его на воду. И подтолкни немного. Большие корабли, когда они уходят в плавание, вытягивают в море буксиром. Так что подтолкнуть его — дело вполне допустимое. То же самое, в сущности.
На сей раз «Британия» повела себя образцово, прорезав пруд по прямой и вплотную подойдя к берегу на другой его стороне, рядом с очень большой собакой. Мальчики понеслись спасать его.
— Я же говогил, дело в такелаже, — торжествующе кричал Томас. — А тепегь такелаж в погядке.
Так оно и продолжалось все послеполуденные часы. Свет уже меркнул, когда парусные корабли перевели в сухой док, кили их осмотрели на предмет повреждений, с парусов стряхнули капли воды. Старый джентльмен откланялся. Прощаясь с мальчиками, он наклонился к ним:
— Знаете, я был когда-то капитаном настоящего парусного судна. Корабль Ее Величества «Ахилл», так его звали. Давно, еще в шестидесятых. Ох и быстрое же было судно! Хотя чего же еще и ожидать при таком-то имени. Я бываю здесь почти каждое воскресенье, после полудня. Жена моя больше из дому не выходит. Навигационные системы стали совсем никуда. Так что, быть может, еще и увидимся. Доброго вечера вам обоим.
— Какой очаровательный джентльмен, — сказала леди Люси, поводя рукой над споудовским [62] заварочным чайником — они уже вернулись на Маркем-сквер.
62
«Споуд» — марка тонкого фарфора.
— Думаю, ему сегодня выпал удачный день, — ответил Пауэрскорт. — Интересно, будет ли он там, когда мальчики снова отправятся в плавание.
— Лорд Фрэнсис, — тонкая рука леди Люси протянулась, чтобы налить в чай молока. — По-моему, вы не положили сахара.
— И как это вы все замечаете, — галантно ответил Пауэрскорт, отмечая про себя, что леди Люси чем-то немного встревожена.
— Помните, я говорила, что у меня есть для вас история о тех ваших конюших? Когда мы повстречались на Сент-Джеймсской площади.
Леди Люси в роли Анны Карениной, вспомнил Пауэрскорт, сам он — несговорчивый Вронский, и высокий меховой воротник удаляется со своей хозяйкой в сторону Пикадилли.
— Конечно.
— Ну вот, я так ее и не записала. То есть я записала, но получилась какая-то чушь. Это такая странная история — почти что сказка из стародавних времен. В детстве, лорд Фрэнсис, я очень любила сказки. А вы?
— Меня они сильно пугали, — ответил Пауэрскорт, думая о том, что детство леди Люси должно было отстоять от его лет на двенадцать — пятнадцать.
— Давным-давно, двадцать пять, а то и двадцать восемь лет тому назад… — негромко начала леди Люси, глаза ее и мысли были где-то далеко-далеко. Наверное, вот так она рассказывает Роберту сказки перед сном, подумал Пауэрскорт: голова мальчика покоится на подушках, а мягкий голос матери словно исходит из какого-то скрытого в ней спокойного места, — …в одной из древнейших семей Англии родился мальчик. Мать его была уже не молода, лет под сорок, а то и за сорок. Мальчик стал последним ее ребенком. Все прочие были девочками. И она очень его любила. Смотрела, как он подрастает в огромном поместье. И втайне плакала, когда для него настала пора отправиться в школу. Все долгие триместры она ожидала его возвращения домой. Домой. К матери.
Он был совсем еще малышом, когда отец бросил семью. Уехал в Париж или в Биарриц — в одно из тех мест, куда сбегают дурные мужья, и не вернулся, и с мальчиком больше не виделся. Сестры повыходили замуж и разъехались. Только мать с маленьким мальчиком и осталась в огромном доме с парком и озером под окнами. Мальчик любил катать свою маму в лодке по озеру — все греб и греб, пока не наступало время пить чай.
Мальчик рос. Говорят, в детстве он был очень хорошеньким, а обратившись в молодого мужчину, стал красавцем, едва ли не принцем, обитающим в собственном замке. Все девицы до единой влюблялись в него. И матери это не нравилось. Нисколько не нравилось.
За окнами уже темнело. Леди Люси поднялась, задернула шторы, помедлила у камина, чтобы подложить в него пару поленьев. Дедовские часы леди Люси гипнотически тикали за ее креслом.
— Недалеко от их поместья, милях в десяти — пятнадцати, стоял большой город. Пока мальчик подрастал, город рос тоже. Но если рост мальчика исчислялся в футах и дюймах, то рост города — в тысячах, в десятках и десятках тысяч людей, стекавшихся туда в поисках работы и счастья.
Еще чаю, лорд Фрэнсис? Если ваш остыл, я могу заварить свежий.
— Нет, спасибо, — Пауэрскорту не хотелось рассеивать созданные ею чары.
— Большинство обитателей этого города были людьми бедными. Ужасно бедными, бедняжки, — леди Люси слегка содрогнулась, хоть огонь, горевший в камине, и согревал комнату. — Но имелись среди них и богачи. Они производили разные вещи. Заправляли большими делами. Владели кораблями. Человек, о котором пойдет речь в нашем рассказе, лорд Фрэнсис, обладал множеством магазинов, бакалейных магазинов, и в этом огромном городе и в городах вокруг него. Он разбогател пуще всех прочих. И у него имелась дочь, единственная дочь. Говорят, она была прекрасна, настолько прекрасна, что молодые мужчины едва ли не страшились ее красоты.
Наш молодой человек приглашал в свой сельский дом девушек самых разных. Там давались обеды, за которыми следовали танцы, а были еще балы графства, охотничьи балы, балы благотворительные, ну, и так далее. Мать его вглядывалась в молодых женщин, которые приходили к ним в дом, чтобы отнять ее прекрасного сына, и почти ненавидела их. Мысль о них была для нее невыносима. Однако сын ни к одной из этих женщин не привязывался. Возможно, он жалел мать. Мы не знаем. Возможно, он, как сказочный принц, ждал прихода кого-то еще.