Спираль времени. Книга 2
Шрифт:
— Как же это могло случиться?
— Не знаю, ничего не знаю. Был день! Я медленно шел к дому, ошеломленный во много раз больше, чем ты сейчас. Я встретил Рени. Как всегда, он поклонился мне и сказал: «Наконец-то ты вернулся, мой господин!» Я прошел мимо, не потому что не хотел, а потому что не в силах был ничего ответить. Что это значит? Почему Рени сказал: «Наконец-то»? Пусть прошла ночь, пусть еще половина дня. Это не могло послужить поводом к такой фразе. А потом я увидел тебя. Ты страшно удивился и спросил, где я был «так долго».
— Помню, — сказал Геза. — Я так и не получил от тебя ответа. Так вот когда это было! Тебя не было сорок дней, и мы все тщетно ломали голову над этой загадкой. Даже Роз и Бора тревожились. Народу сказали, что ты болен.
— Да, я узнал в тот же день, что прошла не одна ночь, а сорок.
Геза так сильно вздрогнул, что едва не упал навзничь. Мысль, что Ден помешался, мелькнула у него. Инстинктивно он протянул руку к груди брата. Ден мягко отвел ее.
— Я не лишился рассудка, как ты думаешь, — сказал он. — Мое сердце билось с правой стороны. Было именно так! Больше того! Когда я положил на грудь руку, то положил левую и на правую сторону груди. Я поступил так машинально, не думая. Мои руки поменялись местами. Я никогда не был человеком, у которого левая рука является главной. Такие люди есть, ты знаешь. Конечно, мне показалось, что я сплю и вижу все во сне. Тогда я сильно ущипнул себя. И снова левой рукой. Самое удивительное — мне не показалось это странным или непривычным. Мое тело как бы перевернулось. То, что я привык ощущать справа, стало левым, и наоборот. В ужасе я вскочил, бросился к столу и написал несколько слов. Геза! Я писал левой рукой и не слева направо, как всегда, а справа налево. Писал легко и свободно. А прежде я не мог написать левой рукой ни слова. Не помню, сколько времени просидел я у стола. И странная мысль явилась мне. Если, войдя в тайник, я перевернулся, то, войдя туда вторично, снова стану сам собой. Я бросился в сад. Темнело; видимо, я долго сидел у стола. На небо висела половина луны. А ведь я помнил, что только вчера видел ее узкий край. Тогда я еще не верил, не мог верить в сорок дней. Факела я с собой не взял. Ощупью добрался до двери. В полной темноте нащупал выступ и трижды нажал на него. Я не только дотронулся до двери, но и прижался к ней всем телом. И снова остался жив. Они нам солгали! Дверь открылась, и я упал внутрь. Шар не загорелся. Меня по-прежнему окружала темнота. Я не почувствовал, что падаю в бездну. Но на этот раз я потерял сознание. Очнулся, как после тяжелого сна, весь разбитый, с болью во всем теле. Из шара исходил свет. Но очень слабый, не белый, а желтый, темно-желтый, как от коптящей светильни. Мои ноги находились за пределами тайника. Я выполз из него. Шар сразу погас. Я думаю, что больше часа лежал на мокрой земле. Потом встал и выбрался наружу. В небе висела все та же половина луны. Но она немного отошла от прежнего места. Было ясно, что на этот раз прошел именно час, или чуть больше. Выходя из беседки, я оперся рукой о дерево. Правой рукой! Я схватился за сердце, и снова правой рукой. Сердце билось, как всегда, слева. Все стало опять нормальным.
— И теперь?.. — спросил Геза.
— С тех пор все как было.
— И больше ты не входил туда?
— Нет, ни разу. Но меня покинули мысли о смерти. Я понял, что не имею права унести с собой в могилу нераскрытую тайну. Я все время думаю об этом, стараюсь понять и… ничего не понимаю. Иногда мне кажется, что ничего не было. Но записка, которую я сохранил, доказывает мне, что все это было. Я покажу ее тебе. Моей рукой написано три слова, справа налево. Сколько раз пытался я повторить эту надпись, ничего не выходило. Как раньше, так и теперь я не могу писать левой рукой.
Ден долго молчал, мрачный и печальный. Потом он встряхнул головой, точно отгоняя мысли.
— Я должен рассказать тебе все, — сказал он каким-то странным, придушенным голосом.
— Как, разве было еще что-нибудь?
— Да, Геза, было. Но не тогда, а много позже. Это началось примерно четыре луны тому назад. Вернее, я заметил это четыре луны тому назад.
— Но что? — шепотом спросил
— Я решил никому ничего не говорить. Это страшно и необъяснимо, еще более таинственно, чем то, что ты уже слышал. И страшнее, во много раз страшнее. Я начал и должен рассказать до конца. Может быть, смерть уже близка ко мне. Пусть же тайна не умрет со мной, пусть узнаешь ее ты, мой родной брат и преемник. Ведь когда я умру, ты станешь верховным жрецом страны. Но чтобы ты опять не счел меня безумным…
Ден вскочил и поднял с пола плеть. Потом, неожиданно для Гезы, сорвал с себя верхнюю часть одежды.
— Геза, — сказал он, — возьми эту плеть и ударь меня по спине. Ударь со всей силой, какая у тебя есть. Как только можешь сильнее.
— Ты помешался?
— Именно для того, чтобы доказать, что это не так, я и прошу тебя ударить.
— Но я разорву тебе кожу! — Геза опасливо посмотрел на свою мускулистую руку.
Ден рассмеялся:
— Твой удар будет не сильнее моего удара ножом, который я нанес самому себе в минуту вторичного малодушия. Нанес вот сюда, в сердце. Смотри! Разве есть на моей груди какой-нибудь след? А нож был в моем сердце, был на всю его длину. Бей! И как можешь сильнее!
Геза схватил плеть. Он чувствовал, что если тотчас же не получит доказательств слов Дена, то сам сойдет с ума.
Ден спокойно повернулся к нему спиной.
— Как можно сильнее, — повторил он. — Прошу тебя.
Геза отступил на шаг, размахнулся, и, вложив всю свою силу, нанес брату страшный удар, который, казалось, должен был рассечь Дена надвое…
— Что это?! — Геза схватился руками за голову.
Он видел, видел ясно: плеть прошла через тело Дена, как сквозь воздух!
— Ты получил доказательство, — спокойно ответил Ден. — Теперь ты будешь верить мне. Если мало, повтори! Я не почувствовал твоего удара.
— Я безумен, — прошептал Геза. — И я и ты — мы оба безумны. Этого не может быть!
— Успокойся! Сядь и слушай! Твое волнение понятно, но оно ничтожно в сравнении с моим, когда я ударил себя ножом и не почувствовал удара, когда вынул нож из раны и не увидел никакой раны. Видимо, моя голова сделана крепко, раз сохранился в ней разум после такого испытания.
Слова Дена убедили Гезу в реальности происходящего. Если у него были сомнения в правдивости всего рассказа, то теперь они рассеялись. Он со страхом смотрел на брата.
— Я заметил это четыре луны назад, в день великого жертвоприношения. Я находился в святилище храма и надевал священные одежды. Кроме меня, там никого не было. Ты знаешь, как тяжела золотая цепь, которую носит при церемониях верховный жрец. Я надел ее, и вдруг… она стала погружаться в мое тело, как если на поверхность болота положить тяжелый предмет. Я видел, как натягивается материя моего одеяния, погружаясь в плечи вслед за цепью. Боли я не испытывал, но был так поражен, что даже не испугался. Страх пришел позже. Цепь погрузилась до ключицы и остановилась. Вероятно потому, что ее удержала в этом положении материя. Я очнулся от оцепенения и схватил цепь. Она легко вышла из тела. Я отбросил ее, как если бы она была раскаленная. А материя одежды так и осталась углубленной в мои плечи. Я был уверен, что увижу глубокие вмятины, но, раздевшись, не увидел ничего. Плечи были такими же, как всегда. Я почти упал на скамью, пораженный, ошеломленный, испуганный — всё вместе. Потом вошел ты, удивленный, что я заставляю так долго ждать себя. Храм был полон народу. Я сказал тебе, что болен и не могу исполнять обряд.
— Да, я помню это, — сказал Геза. — Ты просил меня занять твое место в церемонии.
— Теперь мое тело пропускает всё. Я не могу понять, почему с меня не спадает одежда. Она как-то держится. Не затронуты этой болезнью только ноги и кисти рук. Если они тоже заболеют, я буду беспомощен, не смогу удержать в руках ничего тяжелого, а может быть, провалюсь сквозь землю.
— Уйди отсюда! — вскричал Геза. — Это всё стол и шар! Это они виноваты!
— Нет, — Ден покачал головой. — Ни стол, ни шар здесь ни при чем. Я много думал и, кажется, понял. Когда я упал внутрь тайника, мои ноги и кисти рук остались за его порогом. Вот в чем причина. Если виноват шар, то не этот, а тот, в тайнике. Граница болезни проходит как раз по линии бедер. То, что ниже, осталось здоровым. В этом моя последняя надежда. Таким, как сейчас, я могу жить. Но умереть по своему желанию я не могу.