Спираль времени. Книга 2
Шрифт:
Теперь вздохнул Моа.
— Ты прав, — сказал он, — язык мой губит меня. Все солдаты, вернувшиеся с войны, получили по рабу, а то и по два. Все, кроме трусов. Но я никогда не был трусом. Никогда! — повторил он. — Но однажды я сказал, что война обогащает жрецов, и мои слова слышал жрец. Вот и всё.
Гуно хотел что-то сказать, но вдруг сильно вздрогнул.
— Смотри! — прошептал он, судорожно схватив за руку своего соседа.
Но Моа и сам увидел. Неприятный холодок страха мурашками пробежал по его спине.
Во мраке ночи, среди
Звезда горела почти у самой земли и явно не принадлежала к небесным светилам. Она находилась где-то в самом городе, — видимо, на одном из холмов.
Раздались крики. Многие, выронив сосуды, упали на землю и спрятали лица в уличной пыли. Другие, придя в себя, бросились врассыпную.
— Конец работе! — сказал Моа. — Теперь все попрячутся. Хорошо, что я успел натаскать воду раньше, чем загорелся проклятый шар.
Он оглянулся и увидел, что стоит один. Гуно успел уже убежать. Его сосуд остался на улице.
Моа усмехнулся. До чего же боятся люди верховного жреца Дена и его брата Гезы, а также всего, что имеет к ним хоть какое-нибудь отношение…
Первый непреодолимый ужас ушел из сердца. Моа удивлялся, что вообще мог испугаться. Звезда вспыхивала в городе не в первый раз, и свет ее никогда и никому не повредил. Ужас города и всей страны вызывала непонятность этого света.
Улицы опустели. Теперь до самого утра никто не осмелится рискнуть выйти из дому. Многие деревья, кусты и грядки останутся сухими.
— Проклятый Ден! — сказал Моа.
Он мог ругать жрецов, бравируя опасностью, мог смеяться над богами, не очень рискуя, но эти два слова, вырвавшиеся у него невольно, под влиянием возмущения, могли стоить ему головы, если бы кто-нибудь услышал их.
Моа боязливо огляделся.
И задрожал, увидя зловещую черную фигуру, медленно шедшую по улице и находившуюся почти рядом.
Жрец!
Слышал он или нет?..
Моа замер, боясь пошевелиться.
Жрец подошел и остановился. Его черная одежда сливалась с уличной темнотой, и только по краям складок играли блики света от таинственной звезды. Блестел гладко обритый череп, и, как показалось Моа, злобно сверкали глаза.
Жрец слегка повернул голову, и свет звезды лег на его лицо.
Моа узнал черты этого лица, известные всей стране, и у него подкосились колени.
Перед ним стоял сам Геза!
— Встань! — услышал Моа голос страшного жреца. — Я не божество, чтобы мне поклоняться. Ты не раб.
Моа послушно поднялся, хотя от страха едва держался на ногах. Попробуй не выполни приказ Гезы!
— Да, господин, — прошептал он. — Я свободный горожанин. Но, как и все, я твой раб.
— Что делаешь ты один на улице? — Геза посмотрел на сосуды, два огромных кувшина, стоявшие на земле. — А, понимаю, ты носишь воду? Но как можешь ты нести одновременно два таких больших сосуда?
— Только один принадлежит мне, господин, — ответил Моа значительно окрепшим голосом. Геза казался совсем не таким страшным, каким рисовало его воображение большинства жителей города. — Второй сосуд — моего соседа. Но он убежал, испугавшись, как испугались все.
— Чего испугался он?
Как ответить на такой вопрос? Моа молчал.
— Ты понял? — Голос Гезы был строг, но в нем не слышалось гнева. — Почему ты не отвечаешь мне?
— Прости, господин!
— Чего испугался твой сосед? Впрочем, можешь не отвечать, я сам знаю. Люди глупы и боятся того, чего не понимают. А ты не боишься?
— Боюсь, господин. Но меньше других. Я солдат.
— Этого, — Геза указал рукой на таинственную звезду, — совсем не надо бояться. Ничего страшного или опасного здесь нет. И того, кто зажигает этот свет, также не надо бояться. Тем более проклинать его.
Моа затрепетал всем телом.
— Кто может проклинать верховного жреца, — сказал он дрожащим голосом. — Вся страна благословляет тебя и твоего священного брата.
Геза улыбнулся.
— Ты проклинал его, — сказал он, — ты сказал только что: «проклятый Ден». Или я неправильно расслышал? Встань! Я уже говорил, что мне поклоняться не надо.
— Господин, пощади! — взмолился Моа.
— Ты знаешь, что обязан мне повиноваться, — сказал Геза. — Почему же ты не выполняешь моего приказа?
Моа вскочил, как подброшенный пружиной.
Геза молчал. Отблески белого света играли в его темных задумчивых глазах. Молодое лицо, словно изваянное из потемневшей бронзы, было спокойно и чуть грустно.
И вдруг, вместо ожидаемого Моа смертного приговора, из уст жреца раздались совершенно другие слова.
— Как странно! — сказал Геза. — Давно вспыхивает в нашем доме этот свет. Ничего не случилось, никакого несчастья не произошло ни с кем. А люди боятся не меньше, чем в первые дни, когда в нашем городе жили они. Никого нет. — Геза, точно в недоумении, оглядел пустынную улицу. — А людям надо работать, носить воду для своих садов и огородов. Все попрятались. Только этот один, бывший солдат, стоит как столб и пялит глаза на свет, причины которого не понимает. Скажи мне: почему вы все так глупы?
— Не знаю, господин, — робко ответил Моа.
— Ты тоже уйдешь домой и перестанешь носить воду?
— Я кончил, господин. Этот сосуд — последний.
— А если бы он был не последним? Отвечай же! Стал бы ты носить воду и дальше?
— Не стал бы, господин.
— Отчего?
— Нельзя, господин. Так думают все.
— Очень жаль, что так думают.
И, повернувшись спиной к ошеломленному Моа, Геза отошел от него, и вскоре черная фигура растаяла во мраке.
Моа стоял, ничего не понимая. Геза, первый жрец храма Моора, слышал кощунственные слова простого горожанина и не осудил его тут же на смерть за оскорбление верховного жреца.