Спираль времени
Шрифт:
Чингисхан часто ругался. Хорошо еще, что он назвал нойона сайгаком. Могло быть хуже. Слово «ишак» прозвучало бы куда более грозно.
Субудай был мудр и разбирался в оттенках. «Ишак» свидетельствовало бы о гневе. «Сайгак» – это только плохое настроение.
Посмотрим, что будет дальше!
Один улем, казалось, ничего не заметил. Он продолжал чтение, все так же протяжно произнося каждое слово, временами подвывая от усердия.
Послание хана ханов было коротко. Великий выражал недовольство и приказывал
В конце письма стояла подпись, но не было обычного и обязательного рахмата.
Это было уже страшно.
Теперь Субудай-нойон вздрогнул уже от беспокойства.
Начало письма могло быть вызвано плохим настроением. Отсутствие рахмата говорило о другом. Обычно его не диктовали, сам писец вставил бы обязательные слова. А раз их не было, значит, Чингис специально так приказал.
Плохо!
Улем свернул бумагу в трубку и с поклоном передал нойону.
– Великий каган доверил моей памяти сказать остальное, – прошептал он.
Это было уже совсем плохо.
Субудай едва заметно повел рукой. Присутствующие тотчас же встали, поклонились послу великого кагана и поспешно удалились. Никто не слышал последних слов улема, военачальники недоумевали – почему удалил их нойон? Почему не отдал приказа поднять курень? Великий каган повелел возвращаться. Субудай должен был тут же начать выполнять это повеление. Другое дело, что обратный поход мог начаться не скоро, показать поспешность требовало уважение к хану ханов.
– Говори! – сказал Субудай, когда шатер опустел и они остались вдвоем.
Он снова закрыл глаза и поднес сложенные ладони к самому лицу. Внутренне он весь сжался в предчувствии неизбежного удара. Вот только каков он будет, этот удар?
Улем произнес тихо:
– Хан ханов, повелитель мира повелел тебе передать отряд Гемибеку, а самому ехать в моей повозке. Повозки у меня нет, ты отдашь мне свою.
Этого Субудай не ожидал. Полная немилость!
Больше того – позор!
Ему, Субудай-нойону, любимцу великого кагана, возвращаться в чужой повозке, под стражей!
Конец всему – воинской славе, уважению, почету при дворе! И, скорее всего, конец самой жизни!
Опозоренный полководец, кому он нужен!
Субудай молчал, не меняя позы, напряженно думая, ища, откуда мог поразить его этот удар.
И вдруг он вспомнил.
Угедей! Средний военачальник, которого несколько месяцев тому назад он приказал наказать плетьми и выгнать из отряда. Вот откуда дует холодный ветер немилости. Угедей вернулся к Чингисхану и наговорил ему на Субудая. Вот причина удара!
У нойона сразу стало легче на душе. Наговор! Это еще не так уж непоправимо. Стоит ему самому появиться перед Чингисом, и все будет по-старому. А Угедей поплатится, еще как поплатится!
Видимо, хорошо выбрал момент доноса и наговорил под горячую руку.
Чингисхан наверняка жалеет уже о своем послании, но не может вернуть его.
Все это хорошо, но что делать Субудаю, как поступить? Приказ великого кагана должен быть выполнен во что бы то ни стало.
А выполнить его – это значит навлечь на самого себя несмываемый позор.
Нойон открыл глаза и посмотрел на улема. Тохучар-Рашид сидел перед ним в позе смирения, в руках он держал один из тухтаков и рассматривал его с деланным интересом.
– Душа моя полна скорби, – сказал Субудай. – Чем вызвал я гнев великого кагана? Скажи мне, благородный улем, не назвал ли повелитель другого имени, кроме Гемибека?
– Другого имени нет в моей памяти.
Субудай вздохнул с облегчением.
– Горе мне! – сказал он. – Сниму пояс свой и повешу его на шею. (Нойон специально для улема произнес эту мусульманскую фразу, означавшую покорность судьбе.) Как могу я выполнить волю великого, если Гемибек умер и сегодня мы его хороним.
Говоря эти слова, Субудай мельком взглянул на полог шатра. Он видел, как плотная ткань шевельнулась. Хорошо! Преданные ему нукеры, как всегда, подслушивали, лежа на животах. Они слышали!
Ни один мускул не дрогнул на лице улема. Он знал Гемибека и видел его всего несколько минут назад в этом самом шатре, живым и здоровым.
Но он хорошо помнил, что хан ханов отправлял его к Субудаю в состоянии сильного гнева. Тохучар-Рашид знал, что нойон старый друг повелителя мира. Немилость Чингисхана может оказаться временной. А что, если Субудай отведет ее от себя?
Кому охота наживать себе такого опасного врага!
Тохучар-Рашид знал Гемибека, но тот никогда не был его другом.
Улем громко прочел отрывок из Корана, относящийся к умершим, провел ладонями по лицу и сказал:
– Раз это так, тебе некому передать войско. Решай сам!
– Увы, это так!
– Говорящий правду умирает не от болезни!
Субудай пытливо взглянул на улема. Изречение очень походило на насмешку. Но на лице Тохучар-Рашида не было ничего, кроме скорби и покорности воле аллаха.
«Если немилость великого кагана временна, – думал улем, – Субудай оценит мою скромность и будет мне благодарен. А если он навсегда потерял любовь повелителя, убийство Гемибека будет стоить ему головы».
– Я решил так, – сказал Субудай. – Я сам поведу моих воинов. А ты, Тохучар-Рашид, приготовь донесение. Завтра же отправим гонца к великому. Кому он укажет, тому и передам я мою власть. Это можно сделать в походе.
– Ты решил мудро, – сказал улем.
«Видимо, Субудай-нойон уверен, что милость великого кагана вернется к нему, – подумал он. – Я сделал хорошо, не открыв свое знакомство с Гемибеком».