Спиральное море
Шрифт:
Музалон. Мне надо подумать.
Ангел. У вас есть на это полчаса. Теперь вы, адмирал Макензен. Укурмию защищают три или, если не повезет, четыре линкора из группы флотов "Е". Ваш козырь — естественно, маневренность. С четырьмя линейными крейсерами вы должны сбить их все в первые минуты боя. А идеальный вариант — это чтобы боя, как такового, вообще не было. Займитесь сейчас трассами подхода к цели... там есть "черные зоны", идите по ним — лоцию я уже
Макензен. Какие линейные крейсера вы у меня забираете?
Ангел. Какие назовете.
Макензен. Берите "Тирпица" и "Шпее".
Ангел. Принято. Еще вопросы?
Фрегаттен-капитан Макс фон Рейхенау, командир ЛКР "Райнхард Шеер".Вопрос у меня.
Ангел. Слушаю, фрегаттен-капитан.
Рейхенау. Разрешено ли нам вести огонь по поверхности планеты? Если, конечно, мы решим, что в этом есть военная необходимость.
(Молчание.)
Ангел. Да. Разрешено. Разумеется, только в самом крайнем случае. Выигрыш войны этого стоит.
— Я не помешаю?
Два офицера, сидевшие в глухом зале за овальным столиком, вскочили и вытянулись.
Адмирал Макензен махнул им рукой, веля садиться.
— Черт-те что, — сказал он. — А, вот кресло... Макс, не сочтите за труд, включите кофейный аппарат.
Белый куб зашумел. Макс фон Рейхенау подставил чашку, протянул ее.
— Завтра, — сказал Макензен, ни на кого ни глядя.
Рейхенау пожал плечами.
— Завтра так завтра. Непонятно, правда, когда он все успел...
— Мне тоже это непонятно, — проворчал Макензен. — Особенно учитывая, что об этом плане не знал даже его начальник штаба... Я уж начинаю верить слухам, что он киборг.
Рейхенау закинул ногу на ногу и покачал носком блестящего ботинка. Обычно даже офицеры носили в походе мягкие боты; но капитан флагманского линейного крейсера пока что считал нужным точно блюсти форму.
— Я не верю в киборгов, — сообщил Рейхенау. — В очень странных людей верю, это да. Интереснее другое. Чего вы ждете от этой операции, Людвиг-Иоганн? Сказать можете?
Второй сидевший на диване офицер с интересом повернул голову — не каждый день услышишь обращение к адмиралу прямо по имени. Но Макензен, похоже, принял это как должное.
— Сначала познакомьте меня с коллегой, Макс, — сказал он.
— О, извините, — сказал Рейхенау. — Это старший лейтенант Котов. Андрей Николаевич. (Молодой офицер встал и поклонился.) Наш навигатор.
Макензен кивнул и, не вставая, протянул старшему лейтенанту руку.
— Простите, — сказал он. — Устал. От нынешней операции я жду, что
Он залпом допил кофе и тяжело поднялся.
— Не вставайте... Я пойду посплю. И вам советую. Шесть часов сна — почти вечность... — с этими словами Макензен удалился, аккуратно закрыв за собой дверь отсека.
Оба офицера посмотрели на пустое кресло.
— Где тонко, там и рвется, — пробормотал старший лейтенант Котов.
Рейхенау остро взглянул на него.
Котов усмехнулся и продекламировал:
— "Отзовись, пожалуйста. Да нет, не отзовется. Ну и делать нечего. Проживем и так. Из огня да в полымя, где тонко, там и рвется, палочка-стукалочка, полушка-четвертак..." Человек, который написал эти стихи, посвятил их своей жене. Они до этого прожили вместе тридцать лет, причем в чужой стране, в эмиграции — было тогда такое слово. В нищете. Но не расстались. И было это почти тысячу лет назад. Самые нежные стихи на свете... Из них я эту пословицу и знаю, собственно.
Рейхенау улыбнулся.
— Из вас никогда не получился бы строевой офицер, Андрей. Не считайте это критикой. Просто у вас не тот склад личности. Кстати, что такое "полушка"?
— По-моему, это какая-то очень мелкая монета.
Рейхенау опять улыбнулся и вдруг откинулся на диване, заложив руки за голову. Грация у него была кошачья.
— Сколько вам лет, Андрей?
— Тридцать один.
— Вы женаты?
Андрей задумался.
— Это... сложная история. Короткий ответ — "нет". К сожалению. Мы... знакомы уже восемь лет. В каком-то смысле мы... одно целое. Причем она так считает тоже. Но... — он запнулся. Черт, как об этом сказать?.. — Бывает так, что из-за чьей-то слабости, или из-за чьей-то ограниченности, или вообще из-за случайностей люди, которым предназначено быть вместе... не оказываются вместе. Я сложно сказал. Но я не знаю, как проще. Я собирался... нет, не буду говорить. Не знаю.
Рейхенау спокойно кивнул. Как будто доклад выслушал, подумал Андрей. Мудрый человек; любая другая реакция на такое, наверное, была бы нелепа. Андрей сам не знал, с чего он так разоткровенничался... Он перевел взгляд на угол отсека. Там, под самой притолокой, примостилась такая же, как во всех без исключения помещениях любого пространственного корабля, коробочка хаббл-детектора. На ней сейчас горел тревожно-пурпурный огонек — знак, что "Шеер" идет на сверхсвете. При досветовых скоростях огонек становился зеленым. Да. Может, и понятно, почему его потянуло на откровенность именно сейчас.