Сплетающие сеть
Шрифт:
– Это как?
– Турнули его с работы, вот как.
– Он что, сам тебе сказал?
– А мне ничего говорить не нужно. Я это нутром чую. Он какой-то не такой… ну, я не могу объяснить.
Потерянный, что ли.
– Понял…
Я и впрямь понял. Потому что совсем недавно сам был в таком же состоянии. Когда утрачиваются прежние, казавшиеся незыблемыми, жизненные ориентиры, человеку становится не по себе. Он мечется, не видя выхода из создавшегося положения, нигде не находит себе места, совершает дурацкие поступки, иногда начинает злоупотреблять
Однако хуже всего тем, кто теряет власть и положение в так называем "высшем" обществе. Тут уже точно не до смеха. Падать с большой высоты гораздо больнее, нежели с крыльца. Кое-кто из таких отверженных так и не поднимается с колен.
Но многие из карьеристов от природы обладают ярко выраженной способностью к мимикрии, а потому через некоторое время они начинают новое восхождение – если и не к вершинам власти, то к большим деньгам в сфере бизнеса, нередко полукриминального. И только злость на все и вся, взращенная обидой, остается у таких людей неизбывной.
– Ты, случаем, не видел нашу общую подругу? – спросил я небрежно, будто о несущественном.
– Это ты о ком? – встрепенулся задумавшийся Зосима.
– Я говорю о Каролине.
– А ты не знаешь?
– Что я должен знать?
– Дык, она заболела. Федора ее козьим молоком отпаивает, но температура еще держится.
Вот те раз! Я почувствовал угрызения совести. Конечно, моей вины в болезни Каролины не было, но у стариков, в отличие от меня, из лекарств имелись только аспирин и анальгин. Я это знал точно, так как Зосима чаще всего привозил именно эти, а также валидол и корвалол.
– Нужно навестить… – сказал я не очень уверенно.
– Ушицу сварим и пойдем, – перевел мое намерение в практическую плоскость Зосима, покосившись на ведро, в котором плескался улов. – Она, чай, соскучилась по хорошей еде. Федора только щи варганит. Без мяса. А свежая уха очень пользительная. Враз выздоровеет. Подсекай, клюет!
Да, клев и впрямь был отменным…
Глава 10
За те трое суток, что я не видел ее, Каролина здорово сдала. Небрежно причесанные волосы, темные круги под глазами, сухие губы, которые девушка время от времени нервно облизывала кончиком розового языка, лихорадочный блеск в ее глазах – все свидетельствовало о том, что она находится в глубоком кризисе.
Ее болезнь вовсе не относилась к естественным; это не была, например, простуда или какая-нибудь респираторная инфекция. Я, конечно, не врач, но многое повидал на своем веку. Поэтому с большой долей вероятности можно было сказать, что у девушки наступил резкий функциональный спад – как физического, так и морального свойства, нередко сопровождающийся повышением температуры.
Что и немудрено: даже если предположить, что ее россказни о ревнивом муже – байки, вранье, все равно она пережила немало. Не всякая женщина способна поднять мотодельтаплан в воздух и рвануть куда глаза глядят, практически не надеясь на благополучный исход затеянной авантюры.
– А, Робинзон… – Казалось, что Каролина совершенно не удивилась, когда мы с Зосимой зашли в ее комнату.
– Что, еще кого-то отыскали в лесу?
– Бог миловал. Мы пришли навестить больную. Кушать хочется? – Я не стал разводить лишние трали-вали, а сразу начал с главного.
– Не то слово! – воскликнула девушка. – Я голодна, как сказочный людоед. Заранее предупреждаю: близко ко мне не подходите, иначе слопаю и не поперхнусь. Что там у вас? – Она жадно посмотрела на Зосиму, державшего в руках кошелку с харчами.
Мой приятель начал быстро сервировать крохотный колченогий столик, исполняющий роль прикроватной тумбочки. Но предварительно накрыл его предусмотрительно захваченным куском цветного полиэтилена.
"У этой жадюги (Зосима имел в виду бабу Федору) сундук доверху набит новым барахлом, а в избе одно рванье", – бубнил он, доставая из комода полиэтиленовую пленку.
Зосима оказался прав – потертая до дыр скатерка на столе, похоже, была привезена дедом Никифором из побежденной Германии.
– О-о-о! – в блаженстве простонала Каролина, когда ароматные запахи, которые источали наши гостинцы, наполнили комнату. – Я в восторге. Неужто, уха!? Класс…
– Точно, ушица… Хи-хи… – Лицо Зосимы широко расплылось в глуповатой улыбке. – Вкусная. И хлеб свежий. Дарья утром испекла.
Каролина без лишних слов начала уплетать за обе щеки.
Что мне нравилось в ней, так это непосредственность, граничащая с нахальством. Ей было наплевать на приличия и условности. Она была естественна, как первобытный человек. А если точнее, то Каролина являлась типичным представителем современной молодежи, взращенной нашей дикой недоразвитой демократией. Да и не только нашей…
Стареешь, брат, подумал я с внезапно нахлынувшей грустью. Между тобой и этой девицей не очень большая разница в годах, а кажется, что ты уже реликт из другой эпохи. Может, все-таки, жениться?
Чур, меня! Ну и мысли иногда лезут в голову, не соскучишься. Я даже вздрогнул, на миг представив себя почтенным отцом большого семейства. Нет, лучше уж в монахи…
– Прелесть! – Каролина доела последний кусок жареной рыбы и без всякого стеснения облизала жирные пальцы. – А это что? – Она указала на плоскую стеклянную фляжку с темной маслянистой жидкостью.
– Лекарство, – ответил я, отмерив завинчивающейся пробкой три дозы. – В качестве десерта. И шоколад… – Я достал из кармана плитку "Гвардейского".
– Спирт? – Девушка, понюхав стопку с напитком, скривилась. – Спасибо, но я не хочу. Не имею ни малейшего желания. Нет, право не могу.
– Отставить разговоры! – Я перешел на командный тон, памятуя про ее отца-полковника. – Во-первых, это уже не тот спирт, а во-вторых, он является основой бальзама, настоянного на тридцати травах плюс еще кое на чем. Гарантирую, что через день-два будете порхать как бабочка. Проверено.