Сплетающий души
Шрифт:
— Похоже, что так. Он посылает искателей в земли вне Пределья — в другие миры, — чтобы найти его.
Человек поморщился, впервые выказав несогласие.
— Нет, нет, это неправильно! Король должен принадлежать к Пределью. Он станет говорить за него, творить его и облегчать его страдания. Как же он может прийти извне?
— Я согласен, — ответил я, — это бессмысленно.
Мы посидели немного молча, размышляя над этими загадками, а потом я ушел, поблагодарив хозяина за гостеприимство.
Снаружи чадной лачуги дождь уже утих до теплой мороси. Розовые толстые молнии беспрестанно вспыхивали
— Подождите немного, и я буду в вашем распоряжении, — попросил он их, а потом обратился ко мне: — Я должен перестать болтать, чтобы дать этим двоим их порции таппы. Они очень голодны. Как это прекрасно, что я смогу поделиться с ними вашими словами.
— Значит, вы храните общий запас таппы? — изумился я. — Не замечал, чтобы это было принято среди других одинокое.
— Это лучший выход. Таппа растет лишь в одном крохотном уголке нашей расселины.
Несложно представить, учитывая отвесные каменные стены и грязную реку, замещавшую в ней поверхность земли.
— Чтобы предотвратить споры и разделить все поровну, мы давно уже решили назначать одного человека, чтобы распределять запасы. С этим пробуждением за своей долей пришли двое, со следующим — еще столько же.
Он сдвинул камни с небольшого уступа на каменной стене, в которой открылся погреб. Он был устроен достаточно высоко, чтобы его не затопило, если капризная буря вдруг затопит расселину. Каменным ножом он отрезал увесистый кусок грязно-белого узловатого корня, спрятанного в укрытии. Потом он дал женщине разрезать ломоть пополам, а мужчине — выбрать себе долю. Оба убрали свои порции, каждая где-то с буханку хлеба, в сумки, улыбнулись, кивнули мне и Паоло и поспешили прочь.
— Должно быть, ваши соплеменники очень вам доверяют, — заметил я. — И это, наверное, не так-то просто — каждый день всех кормить.
— Только двое приходят с каждым пробуждением, — возразил он, укладывая камни поверх драгоценного погреба, и от смущения залился краской. — Не так уж это и трудно. Доброй тебе дороги, странник. Ты оказал мне честь этой беседой. Будь осторожен в пути.
Мы с Паоло направились к Вроуну и остальным, которые ждали нас в сотне шагов дальше по дороге. Когда мы впятером двинулись через грязь к концу расселины и Краю, изможденный одинок запел. Его песня говорила о страдающей земле и долгом ожидании его народа, и привязчивая мелодия еще долго слышалась в тумане после того, как он сам скрылся из виду.
Я долго размышлял о жизнерадостном одиноке, пока мы тащились по дороге прочь от грязной расселины. Его причудливые фантазии так легко было опровергнуть. И все же, когда, приблизившись к Краю, мы почувствовали под ногами легкое подрагивание, я уже не мог избавиться от сравнения с бьющимся сердцем.
Мы еще не успели далеко уйти, когда Паоло вытащил лепешку, собираясь перекусить, а я вспомнил о том, как трудно тому одиноку кормить свой народ.
— Вроун!
— Да, мой король?
— Что у нас есть из припасов?
— Лепешек на два света, потом твердая колбаса, пришедшаяся по вкусу могучему наезднику, хотя это не то, к чему он привык, и пять круглых фруктов Стража, которые вы называете похожими на яблоки.
— Пусть каждый возьмет себе по лепешке, мне не нужно, а потом отнеси остальные припасы тому человеку, у которого мы только что были.
— Но, великий хозяин…
— Скажи ему, что таков наш обычай. Я хочу, чтобы он принял это.
— Но Страж…
— К черту Стража. Он и не узнает об этом, если мы ему не скажем. Не мог же он хотеть, чтобы эти люди умерли с голоду.
Мне придется поговорить со Стражем об этой расселине. Даже если этот человек оставит все наши припасы себе, на месяц ему их не хватит.
Вроун поклонился с самым страдальческим видом, какой только смог изобразить.
Мы продвигались по все более дикой местности, по намеченному Занором пути, медленно, чтобы Вроун смог отнести провизию и догнать нас.
— Похоже, он славный малый, — заметил Паоло.
— Прирожденный правитель, — ответил я. — Возможно, самая светлая голова, какую мы только здесь встретили.
После еще одного часа ходьбы через темноту Вроун догнал нас.
— Одинок осчастливлен вашим даром, великий хозяин, и безгранично вам благодарен.
— Что он сделал с ним? Он его принял?
— Пять лепешек он разделил между своими собратьями так, что каждый получил по куску. И сам он тоже. Остальное он спрятал в погреб…
С оглушительным ревом шагах в пятидесяти впереди ударила вверх струя пара. Мы метнулись влево, уклоняясь от ливня раскаленных каменных осколков. Вскоре поднялся ветер, ледяной шквал, он дул прямо нам в лицо, даже когда нам пришлось снова отклониться с намеченного пути, чтобы обойти клокочущую яму вонючей желтой грязи. Мне больше не оставалось времени на размышления о жителях долины.
— Далеко еще до Края? — спросил я Оба, перекрикивая вой ветра.
Мы только что вернулись на дорогу после третьего, примерно часового отклонения — на этот раз затем, чтобы обойти бездонное ущелье. Повсюду вокруг нас стонала земля.
— Далеко, — ответил Об с той интонацией, которую я понял как «куда дальше, чем вы можете себе представить».
И даже это было бы еще ничего, если бы я не почувствовал себя так отвратительно. Сначала пришло простое головокружение. Но потом волны жара и холода, не имевшие ни малейшего отношения к ветру, стали попеременно бросать меня то в пот, то в озноб. Желудок пытался вывернуться наизнанку. Я винил в этом зловонные испарения от провалов и струй пара, но, похоже, они больше ни на кого так не влияли.