Сплит
Шрифт:
— Нет. — Упоминание об оружии вырывает меня из тумана ее прикосновений и пьянящего цветочного аромата. — Это собака.
— Что? — ее мышцы расслабляются, но хватка на мне крепнет. Этого почти достаточно, чтобы я рассмеялся. — Ты уверен?
— Да. — Я кладу свои руки поверх ее на своей талии. — Все в порядке. Насколько я могу судить, она безвредна.
— О, хорошо. — Она лбом упирается в мою лопатку и тяжело выдыхает. — Точно. Собака. Я в порядке.
Она ослабляет хватку и отступает назад. Мне сразу же не хватает тепла и податливости ее тела,
— Можно? — она указывает на собаку. — Думаю, ты не собираешься есть это теперь.
— Можешь попробовать. Она не моя. — Я следую за ней, пока Шайен идет к крыльцу и низко приседает. — Я пытался уговорить ее выйти, но она не сдвинулась с места.
— Ты испугался, малыш? — легкий, почти певучий тон ее голоса ласковый и успокаивающий.
— Я зову его Бадди. — Мое лицо теплеет по какой-то причине, которую я не могу назвать.
— Привет, Бадди. — Она протягивает еду. — Я тебя не обижу.
Она ждет, и я опускаюсь на ступеньку, опираясь на локоть, чтобы посмотреть за ее попытками выманить собаку, мягко поощряя ее. Я закрываю глаза на мгновение, слушая голос и наслаждаясь этим. Такая противоположность ругающейся, дразнящей, упорной женщине, увиденной мною ранее.
— Молодец, давай.
Я приподнимаюсь и вижу, что собака высовывает нос и две передние лапы из-под веранды.
— Вот так, мальчик. — Он облизывает пальцы Шайен и ждет, пока она даст еще. — О, ты голоден.
Собака вылезает еще немного, и я пользуюсь случаем, чтобы осмотреть ее на предмет ранений. Морда грязная, грудь и шея такие же, но я не вижу никаких ран или засохшей крови. Его шерсть длиннее, чем мне показалось вначале, но он не похож на какую-то конкретную породу, вероятно, дворняжка.
Я наклоняюсь, опираясь локтями на колени.
— Как ты…
Собака отступает назад в тень.
— Извини.
Она поворачивается и ухмыляется.
— Все в порядке. Он пугливый. Наверное, мужчина его травмировал. Со мной он кажется в порядке.
— Да.
Забавно, но я считаю, что именно женщины гораздо опаснее.
— Я просто оставлю это здесь. — Она бросает то, что осталось от тако, в грязь. — Не возражаешь, если я выброшу это в твой мусорный бак?
Мое сердце колотится.
Шайен в моем доме?
— Э-э… конечно.
Глава 12
Шайен
Мои пальцы покрыты грязью, собачьими слюнями и остатками тако. Наверное, не самая лучшая еда для собаки, но она кажется голодной, и я не могу позволить еде пропасть даром. Скорее всего, если эта собака является бездомной так долго, как показывает ее грязная шерсть, то она, вероятно, питается и чем-то похуже.
Лукас поднимается с крыльца и неуклюже идет к двери.
Ранее я предполагала, что мой отец сдает дом у реки одному из своих приятелей, который, вероятно,
Я иду за ним, и деревянная веранда скрипит под моим весом. Пытаюсь отогнать от себя образы мамы, укладывающей каждую доску вручную гвоздодером. Папа говорил: «Не порти эти ручки, дорогая», — а потом целовал ее в макушку. Он и не подозревал, что внутри нее работает что-то гораздо худшее, способное испортить гораздо больше, чем ее руки.
— Он под раковиной. — Лукас стоит в дверях и изучает меня прищуренными глазами. — Мусор. — Он кивает на грязный контейнер в моих руках.
— Верно.
Вхожу в открытую гостиную, и у меня перехватывает дыхание.
Деревянный пол и стены выкрашены в землисто-серый цвет, подчеркивающий ярко-белую лепнину. Дровяная печь является центром, придавая современному пространству свой деревенский вид. Мои мышцы немного сбрасывают напряжение.
— Ты все это сделал?
Он пожимает плечами.
— Ничего особенного.
— Это прекрасно. Ей… — я с трудом сглатываю. — Моей маме бы понравилось.
Чтобы не выглядеть эмоциональной развалиной, я продолжаю искать мусор и иду на маленькую кухню.
Шкафы белые, а столешницы и задняя панель выложены черно-белой клетчатой плиткой, как в 1950-х. Но это еще не самое примечательное.
Каждая отдельная ручка индивидуальна. От шкафов до выдвижных ящиков и застекленных стеллажей — все это представляет собой смесь скобяных изделий. Кованое железо, золото, серебро и даже керамика, и все в форме чего-то из мира природы. Золотой лист, серебряный морской еж, бронзовая палка, некоторые животные. На одной — рыба, на другой — медведь, и… вспышка бирюзового цвета бросается мне в глаза.
Я прищуриваюсь.
— Это… О, Лукас. — В дальнем конце кухни находится маленькая кладовка, дверная ручка которой — то, что я видела так много раз, что это практически преследует меня во сне. — Это ее кулон.
У моей мамы была потрясающая коллекция украшений навахо, включая большие куски серебра и бирюзы, которых хватило бы, чтобы потопить лодку. Как сильно бы она их не любила, но никогда не носила. Всегда говорила, что из них получаются лучшие украшения для домов, чем для людей, и клялась, что использует их здесь, в речном доме.
Я провожу кончиками пальцев по гладкому голубому камню и серебру, вылепленному в форме подковы.
— Это… Слишком. Слишком идеально. Слишком похоже на нее.
— Твой отец дал мне его. Сказал убедиться, что он где-нибудь будет использоваться. — Голос Лукаса где-то рядом, должно быть, я так теряюсь, что не слышу его приближающихся шагов. — Пробовал сначала в спальнях, но там все будет спрятано. Он слишком мал для входной двери. Поэтому решил, что кухня — лучшее место, чтобы это было видно.