Сплоченность
Шрифт:
— Не удивляйтесь, мамаша, — улыбнувшись, ответил Андрей. — Бывают экземпляры и похлеще, чем мы.
— В вашей деревне тихо? Нет гитлеровцев? — поинтересовался Сандро.
— Нет. А вот наши, люди говорят, были сегодня в Выгарах. Есть тут такая деревня.
— Какие наши? Кто?
— Откуда мне знать? Говорили, что наши, — переглянувшись с дочкой, вдруг почему-то неуверенно проговорила женщина. — Если надо, сами сходите, узнайте.
— Ага, так, так… — шепнул Андрей, обдумывая и прикидывая что-то. — А вы откуда?
— Из
— Хорошо. Давайте, хлопцы, поможем мамаше — и с нею в деревню. Может, там узнаем больше.
Наложили воз дров, увязали, помогли коню вытащить его на дорогу.
— Выбрались в лес — набедовались. Гуж лопнул — еле с ним справились, — говорила женщина, поправляя черные с редкой сединой волосы, выбившиеся из-под платка на смуглый морщинистый лоб.
— А где… не знаю, как тебя величать… твой хозяин? — спросил Никодим, разглаживая пальцами русые усы.
— Зовут Авгиньей. Мужа нет, помер.
— А вы бы, Авгинья, выбрали себе кого-нибудь из нас в работники. И гужей бы этих не знали, да и другого… — посоветовал Никодим.
— Как это — выбрала?
— Да так, приняли бы временно на работу. Из пленных кто-нибудь мог бы пристать.
— Как он для нас старается, — шепнул Сандро Андрею.
— Нет нужды… А и была бы, так как-нибудь и без пленных обошлась… Воевать им надо. А не хотят — пускай тогда, уж извините, мыкаются по белу свету и муки терпят.
— Так-с, — процедил Никодим и умолк.
Он не стал продолжать разговора, так как ответ женщины был достаточно ясен и категоричен. «Поговори с ней еще, — подумал Никодим, — так и в хату погреться не пустит». Андрей и Сандро поняли, почему Космач умолк. Обрадованные словами тетки Авгиньи, они только переглянулись между собой, заулыбались. Некоторое время шли молча, потом Андрей спросил:
— Ну как, мать, жизнь под оккупантами?
— Сами знаете, как живется в плену. Вот так и у нас…
Показались деревенские хаты, понурые, молчаливые. Там и сям над почерневшими дворищами высились обгорелые столбы и вереи, рыжие печные трубы, напоминая о том, что здесь недавно гуляли пожары, шли бои.
Въехали на выгон. Рядом с дорогой — длинное черное пятно: пепелище на месте колхозного гумна. На пепелище — кучи головешек, уголь, железный лом. Конь покосился на эти кучи, всхрапнул, хотел было остановиться, но на него прикрикнули, и он медленно потащил воз дальше. У самой околицы Авгинья повернула коня на дорожку, которая вилась за огородами.
— Улицей лучше не ехать. Подальше от глаз старосты, — объяснила женщина. — Увидит — сразу донесет, штраф за дрова наложит.
Миновали несколько дворов, и вскоре Авгинья, взяв коня за уздечку, повернула в небольшой садик.
— Вот и приехали, — сказала она, останавливаясь у забора, отделявшего садик от двора.
Внезапно с огорода донесся голос:
— Что, дровами занялась, Авгинья? Пора, пора… И помощников-то у тебя сколько!
Все оглянулись.
— Вдова… Хадора Юрковец. Вот бы к кому тебе в примаки, если жизнь надоела… Увидела-таки мои дрова. Теперь все, секретов нет…
Пленные мигом сбросили с телеги дрова, распрягли коня и, дыша на окоченевшие пальцы, бегом кинулись в хату. Никодим сразу же забрался на печь и, когда Авгинья позвала его к столу, только пробормотал:
— Озяб очень, будь добренькая, подай мне сюда.
Андрей и Сандро посмотрели друг на друга и улыбнулись. Низко склонившись над окутанной паром миской, они торопливо ели, потягивая носами и изредка покашливая. Глядя, с какой жадностью беглецы едят, Авгинья заметила:
— Не спешите. Хорошенько прожевывайте… Да и меру знайте.
Андрей уставился на хозяйку: жалко ей, что ли? Авгинья догадалась, пояснила:
— Вас жалко, а не еды. На днях через нашу деревню шел один хлопец. Тоже из плена. Несколько суток голодал. И вот на пустой желудок нахватался капусты с картошкой. Помучился бедняга часика два и помер. — Авгинья подала тарелку молока, прибавила: — Ешьте, сколько надо.
— Мама, Хадора пошла по улице… Видать, к Игнату, — сообщила девочка, повернувшись от окна.
— А ты, Верочка, беги в сенцы, последи из-за дверей…
Хлопцы поели еще немного, поблагодарили и встали из-за стола. Андрей прошелся по комнате, разминая ноги. Вдруг он заметил, что со стены, из-под вышитого полотенца, прикрывавшего застекленную рамку, на него глядят большие темные глаза с черными ресницами. В рамке было много карточек, и много глаз смотрело на него оттуда, но все они были на один лад и какие-то незаметные, глаза же с темным блеском были особенные, яркие и выразительные. Их сдержанную и строгую красоту выгодно оттеняли широкие густые брови, сомкнувшиеся на переносье в одну черную полосу. «Что-то очень уж знакомые глаза, — подумал Андрей и, шагнув ближе к фотографии, мысленно воскликнул: — Здорово, Борис! Как ты сюда попал? Ты здесь дома или в гостях?..» Андрей повернулся к хозяйке, чтобы спросить, кем приходится ей Борис, но, взглянув на ее глаза и брови, сразу понял, что это его мать.
— Где ваш Борис? — спросил он, показывая рукой на карточку.
— Он здесь. Откуда вы его знаете?
Андрей не ответил, потому что в эту минуту в хату с криком влетела Верочка:
— Бошкин с винтовкой идет! Бегите!
Грохоча солдатскими башмаками, скатился с печи Никодим. Дрожащими пальцами на ходу застегивая неподатливые крючки шинели, он стремглав вылетел из хаты.
— Через садок, на огород бегите! — встревоженно воскликнула Авгинья.
— Спасибо, — ответил Андрей и, оглянувшись с порога, крикнул: — Я шофером в Калиновке был. Знаю Бориса. Кланяйтесь ему!