Сплошное свинство
Шрифт:
— Горан, — представился высокий брюнет с криво сросшимся носом.
— Зоран, — кивнул его товарищ, чуть ниже ростом, со светлой трехдневной щетиной.
Оба парня говорили с легким акцентом, но весьма правильно, чисто.
— Ребята воевали с генералом Младичем, — пояснил отец Александр. — А после войны перебрались в Россию и решили организовать курорт для экстремалов.
— Дайвинг, парашют, водный скейтборд, — начал перечислять Зоран, но Горан перебил его:
— Оказалось, экстрима в Приморске хватает и без нас…
Священник
— Думаю так, — приступил к описанию плана он. — Я поеду впереди. За мной — сербы на своем «патроле».
— Единственная вещь, оставшаяся в нашем распоряжении, после того как «Стоящие» перекрыли нам кислород, — вставил Зоран.
— Гаврила замкнет колонну, — продолжил Священник.
— Мне остается середина, — мысленно подытожил Свин. — Самое теплое и самое безопасное место. Я поеду с Черногорцевыми. Очень располагающая семейка.
— Твои слова да Богу в уши, — перекрестился отец Александр, вызвав удивленные взгляды сербов, не понявших, чьи слова следует вложить в уши Всевышнему. — Надо только решить, с кем поедет Гаврила.
— Я уже определился.
— Тогда с Богом… Да, Горан, вот еще что… Возьмите рацию к себе в машину.
— Почему в нашу? — нахмурился серб. — Она что, в «крайслере» не работает?
— Работает. Но все равно возьмите. Базовый передатчик должен быть у вас. А переговорные устройства раздайте каждому водителю.
— На всех не хватит, — прикинул в уме Зоран.
— Тогда через одного. А у Гаврилы он должен быть обязательно. Все, по коням…
Машины медленно покидали церковный двор. От выхлопных газов воздух как-то сразу поседел и добавил моменту определенную трагичность. Священник выгнал свой «крайслер» за ограду, поставил его так, чтобы не преграждать путь остальным автомобилям, и вернулся обратно. Последний поклон насиженному месту…
— Что «Стоящие» сделают с храмом? — спросил я у него.
Я стоял рядом с фиолетовой «девяткой», облокотившись на крышу. Аня прогревала мотор. Мы замыкали колонну, поэтому выезжали со двора последними.
— Ничего, — пожал плечами Священник. — Службы будут продолжаться.
— У них есть священники? — удивился я.
— Разумеется.
Я вспомнил, что в моем Присутствии мужчина часто читал Библию.
— А пастыри тоже проходили обработку в Москве? — праздно поинтересовался я.
— Нет, — вздохнул отец Александр…
Предпоследняя машина покинула церковный двор. Из фиолетовой «девятки» требовательно просигналили.
— Иди, — попросил меня Священник, — мне надо остаться здесь еще на несколько минут.
Я сел рядом с Аней на пассажирское место. Краем глаза я видел отца Александра, одиноко стоявшего на пустом дворе перед храмом. Вокруг него валялись обрывки бумаги, брошенные вещи. Цветные витражи безжизненно темнели. Оставленные открытыми двери скрипели от сквозняка. Не знаю, что чувствовал Священник в этот момент. Знаю только, что во время службы в Отделе он тоже страдал. Ему, как и мне, не совсем нравилась та работа: разрушать, девальвировать чью-то веру… И он решил созидать. Но судьба в очередной раз сделала свой ироничный кульбит. Рядом с отцом Александром появилась вера, хотя и не совсем такая, как этого хотел он. И ему пришлось спасать людей, в общем и целом, как я понял, прохладно относившихся к вопросам вероучения и любой веры вообще. Тому, кто сказал «Жизнь — это странная штука», определенно надо поставить памятник на главной площади Ватикана…
Колонна напряженно ждала. Машины работали на холостом ходу. Дым из выхлопных труб — последнее каждение умершей мечте священника — стелился по мокрому асфальту. Наконец отец Александр перекрестился, повесил на двери храма свой наперсный крест, после чего отпустил Мурзика с цепи, с гулом захлопнул железные створки ворот и уселся в «крайслер». Колонна двинулась в путь.
Мурзик провожал нас довольно долго. Без цепи он стал похож на обычную дворнягу, правда, очень большую. Когда пес понял, что его оставили, он сел на задние лапы и протяжно завыл…
В былые времена это время называли «часом воров». И мы ехали, словно воры: чужие люди на родной земле. За окнами машины проплывали серые, еще спящие лома, пустынные улицы. Аня молчала, покусывая губы. Я проследил взглядом синюю «вольво», в котором ехал Свин вместе с Черногорцевыми. Судя по тому, что из окна машины то и дело вылетали обертки из-под шоколада и печенья, устроился он неплохо. Не знаю, переживал ли мой старший офицер так, как переживал Священник…
— Включить музыку? — спросила меня Аня.
— Давай.
— Только не рок, ладно? Мне сейчас не очень хочется веселиться…
Я кивнул. Девушка включила Шадэ. Мягкая меланхоличная музыка заполнила салон. Я тайком разглядывал Аню.
— Могу я тебя спросить? — помимо воли вырвалось у меня.
— Да, конечно, — кивнула она.
— Тебе полегчало? После…
— После вчерашней ночи?
— Да.
Девушка переключила скорости и нахмурилась.
— Почему ты спрашиваешь?
— Мне интересно знать… можно ли таким способом вырвать из сердца человека, которого любишь?
— Нет, — сказала она, подумав. — Любовь или есть — или ее нет. С кем бы ты ни спал.
— Хорошо, — сказал я, хотя не представлял, что здесь хорошего.
Меня на самом деле интересовал этот вопрос. Как и положено нормальному человеку, я однажды в жизни был влюблен. Именно влюблен — сексуальные контакты не в счет. Тогда у меня произошел большой облом, перевернувший жизнь с ног на голову. В результате я оказался в Отделе. И теперь, спустя десять лет, я так и не мог понять, что мне делать с тем, что осталось в моей душе. Что-то осталось. Может, и не любовь, но…