Спой для меня
Шрифт:
Это не могло не напрягать.
7.2
Научиться бы жить:
Герман
Утро выдалось тяжелым. Повар француз приготовил какую-то несъедобную хрень на завтрак. Фаина Ивановна уронила стеклянный столик на первом этаже, пока отмывала пол, и тот разбился вдребезги. Жанна за каким-то чертом разрывала телефон СМС о том, как сильно любит своего племянника. Визажистка Аня сунула пригласительный на ее свадьбу с моим охранником
На работе рутина, долбящая по мозгам. В офисе душно и дышать просто нечем. Все обсуждают прошедший бал-маскарад. А мне даже вспоминать вчерашний день не хочется. При любом упоминании о нем перед глазами только руки незнакомого хрена на талии моей Малиновой Вики.
Уже не моей.
Избавился от нее в надежде, что просто забуду, как всех остальных. Однако проснулся посреди ночи в поту от того, что приснились ее зареванные глаза.
На улице валит снег, когда выхожу из офиса. Снежинки попадают за шиворот и тают на раскаленной коже. Зато дышится спокойно и легко. Морозный воздух приятно обжигает, и домой не хочется. Потому что как одержимый жду, что в особняке с лестницы обязательно должен спуститься светлоглазый ангелок и крепко обнять за плечи. Знаю, что этого больше не будет, но продолжаю надеяться.
Я вспылил. Ни в чем не разобрался. Всеми фибрами темной души возненавидел Вику. Надолго этой ненависти не хватило: теперь горечь во рту из-за ее отсутствия. Гордость не дает поехать в ее дом и забрать. Даже если Малинова не захочет. Предъявить ей договор с ее папашкой, не оставить права выбора. Я бы мог вернуть ее жестоко и легко. Но не хотел.
Знал, что как прежде не будет, если так поступлю. А мне до пульсирующей боли хотелось, как прежде.
Сам не помню, как забрел в этот парк. Дорожку замело еще ночью, и халатный дворник чистил ее слишком медленно. Поэтому вся она была притоптана людьми. Зачем-то рассматривал отпечатки обуви. Где-то стучал дятел. Голодная белка сновала по верхушкам деревьев, и дети громко визжали, примечая ее.
Остановился, чтобы посмотреть на ребятню, весело носившуюся на детской площадке.
У отца в моем возрасте уже была идеальная женщина с кольцом на пальце и счастьем в глазах и маленький несносный сынок, который валялся в сугробе и заливался истерикой, потому что дед Мороз не хотел дарить ему мини-джип. Сколько мне тогда было? От силы четыре года.
Невольно улыбаюсь, когда встречаю счастливую парочку с малышом, который обоих держит за руки. Курносый, в смешной шапке с помпоном, щеки раскраснелись от мороза.
Я хотел детей от Малиновой. Хотел, чтобы на месте этой парочки оказались мы. Чтобы у нашего сына была такая забавная шапка и громкий заливистый смех. Хотел бы, чтобы Вика смотрела на меня светлыми глазами и осторожно целовала холодные губы, потрескавшиеся от ветра. А я бы грел ее руки и берег хрупкое, как фарфор, наше счастье.
Но я не смог его сберечь. Не смог, потому что был страшным собственником и мудаком, а чужие руки на талии МОЕЙ женщины просто разбередили все худшее во мне: жестокость и бесчеловечность.
И
Перед глазами кровавое зарево, потому что осознаю, что потерял бесценное. То, что никак нельзя было терять. Усаживаюсь на заснеженную скамейку, беру снег в руки и прикладываю к щекам. Пушистые снежинки моментально таят и остужают рассудок. А счастливая молодая пара с ребенком уже далеко вдали.
— Дядя-я-я! Мой шарфик! Помогите достать! — слышу рядом голос, надрывный, почти плачущий. Передо мной девочка лет пяти, завернутая в розовую курточку.
— Что случилось? — шепчу еле слышно. Наивная малышка хмурит брови, рассматривая мое лицо.
— Мой шарфик! — показывает на открытое горло и вновь разрывается от подступающих слез. — Глупые мальчишки его на дерево закинули!
Малышка хватает меня за руку и тянет с лавки в сторону аллеи. Замечаю, как вокруг огромного дуба скачет целая толпа малышей, один смелый даже старается залезть на дерево с огромной палкой в руках. Тычет по веткам в попытках сорвать белый вязаный шарфик, но тот хорошенько зацепился.
Еще бы две недели назад я послал ребенка нахуй без угрызения совести. От этого осознания становится до мурашек стыдно.
Зато сегодня я, миллиардер, лезу на дерево под возгласы мелких демонов-парней.
— Левее, правее, вот сюда ногу! — командуют наперебой.
Подцепляю рукой шарф и спрыгиваю с дерева. Слышу растерянный женский голос и оборачиваюсь. Девчушку в розовой куртке обнимает милая брюнетка, вытирает слезы, прижимает к сердцу. И смотрит на меня. Отдаю ей шарфик, и та впопыхах завязывает дочке открытую шейку.
— Спасибо вам, спасибо! — радушно бормочет в мою сторону и поднимает глаза. Несколько секунд стопорится, часто моргает, поднимается с корточек, но все равно оказывается на целую голову ниже меня. Как Малинова. — Вы Амурский Герман?
Произносит так, будто не верит своим глазам.
— Оставим это в секрете, — усмехаюсь я, окидываю взглядом довольного ребенка. Девчушка подбегает и обнимает мою ногу, крепко обхватывает ее обеими ручонками.
— Ты очень хороший дядя!
Не очень то я и хороший. Наоборот, совсем не хороший.
Ночью снится этот сраный парк, долгие объятия с Викой, довольный малыш, похожий на Малинову, как две капли воды, почему-то называющий меня папой.
И так на протяжении нескольких ночей. Расстраиваюсь, когда однажды просыпаюсь, так и не увидев во сне своего ангела и сына.
Утром спускаюсь на первый этаж и направляюсь в кабинет. Фаина Ивановна волочит два огромных ведра с водой мимо меня, заходит на лестницу, устало вздыхает.
— Я помогу, — отзываюсь моментально и стараюсь выхватить тяжесть из рук женщины.