Спойлер: умрут все
Шрифт:
Пал Пот выпрямляется, пыхтя.
– У меня две новости, – говорит он. – Я тебя кончу. Это хорошая новость. Сам поймёшь, почему. А плохая новость… – Пал Пот закатывает рукава водолазки до локтей. – Плохая новость в том, что ночь будет долгой.
И он остервенело и часто молотит по другому колену пленника, будто вколачивает гвозди: раз-раз-раз-раз-раз!
– Знаешь, – говорит Пал Пот отрешённо, пока обезумевшее создание, которое считало себя Юрой Барашкиным – журналистом, мужем, человеком – заходится в крике и обливается слезами, – а ведь
Дождавшись, когда вопли жертвы перейдут в прерывистое стенание, он добавляет:
– Я ведь этим самым молоточком расхерачил пальцы твоей брюхатой суке.
***
В тот чёрный день планёрка в редакции затянулась допоздна и домой Юра попал аж в десятом часу. Как и следовало ожидать, Геннадич зарубил его статью, продолжающую цикл расследований о Пал Потовской ОПГ. Три месяца сбора материалов, уговоров причастных – один информатор то ли пустился в бега, то ли принял более жестокую участь, – и всё псу под хвост. Не будь Юра страшно раздосадован (и страшно голоден), он бы почуял неладное, едва очутившись в квартире.
– Коть! – крикнул он с порога, стягивая пальто. – Голодный муж пришёл. Проторчали на летучке. Куприянов менжанул печатать статью, представляешь? Так и так, мол, трое детей, кто кормить будет…
Из полутёмной прихожей он бросил беглый взор на дверь зала. Вита сидела на кушетке, сложив руки на коленях, и приветствовать супруга не торопилась. «Надулась», – решил Юра.
– Ничего, – продолжил он, стряхивая туфли и надевая тапочки. – «Московский комсомолец» с руками оторвёт. Или «Совершенно секретно». Да кто угодно в столице! Геннадич ещё потужит… А ты чего без света? Я звонил домой, ты не отвечаешь. Уж начал волноваться. Слава Богу…
Но, взглянув на Виту внимательней, он сразу понял, что ничего не слава Богу. Её поникшие плечи била дрожь. Светлые волосы, всегда аккуратно уложенные, спадали на лицо выцветшей паклей. В два скачка преодолев расстояние от входной двери до кушетки, Юра упал перед Витой на колени.
– Что?! Что?!
Он потянулся к рукам Виты и замер.
Кисти её рук словно стягивали алые лайковые перчатки. Содранные ногти свисали с кончиков пальцев древесной стружкой. Глаза затравленно взирали из зарослей спутанных прядей. Встретившись с Витой взглядом, Юра едва подавил вопль скорби, ужаса и отчаяния.
– Кто?.. – сорвался с губ болезненный выдох. Впрочем, он знал ответ. – Едем в больницу.
Он с трепетной бережливостью отвёл локоны с лица Виты. Перепачканное тушью, оно блестело от слёз, и на позорную секунду Юра захотел убежать без оглядки от обрушившегося на них кошмара.
Вместо этого он коснулся ладонью её подрагивающей щеки.
Вита разлепила искусанные губы.
– Не… надо… больницу… – различил он в её дыхании.
– У тебя… – («нет ногтей»). – У тебя кровь идёт.
Какими глупыми казались любые слова!
– Не… надо…
За её покалеченными пальцами, на которые он боялся смотреть – и на которые не мог не смотреть, – как за
Сквозь загустевшие алые мазки проступало послание, выполненное каллиграфическим почерком. Юра поднёс обрывок к лицу – почти уткнулся носом – и разобрал:
В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ ЭТО БУДЕТ ЕЁ БАШКА
– Я его засажу! – Угроза должна была прозвучать весомо, но Юрин голос дал петуха. Горло превратилось в высохший колодец. – Я клянусь тебе, будь я проклят, он сядет так надолго…
– Нет! – вскрикнула Вита с невесть откуда взявшейся силой. Презрев боль, схватила его за запястья изувеченными пальцами. Лунатическая отрешённость исчезла с её лица, поглощённая животной паникой. – Ты же знаешь! Прокуратура, суды… все повязаны! Ты ведь сам об этом писал!
– Тише, тише! – Он был готов разрыдаться. Пусть Вита и вкладывала в слова иной смысл, они прозвучали как обвинение, и Юра не мог сказать, что у неё не было на то оснований. – Только тише. Отпусти. Вита, любимая, отпусти. Твои руки…
Вита разрыдалась вместо него.
– Я принесу бинт и поедем в больницу.
– И что мы ответим, когда там спросят, откуда у меня… это?.. – Она подняла к лицу окровавленные кисти, словно героиня фильма ужасов.
– Но как без врача?
– Дай мне водки, – просипела она. – Я сама не смогла открыть бутылку.
И тут он заметил ещё кое-что. Чудовищный вечер делился с ним новостями, не торопясь – будто сбрендивший стриптизёр, томно стягивающий с себя одежду и обнажающий не кубики торса и мускулистую грудь, а отслаивающуюся плоть прокажённого.
Джинсы Виты возле паха были пропитаны тёмно-красным. Молния скалилась из липкого чернильного пятна, как скошенный мелкозубый рот. Юра попытался убедить себя, что кровь натекла с пальцев… теперь и это казалось утешением… но Вита разрушила надежду:
– Я говорила ему, что жду ребёнка. Он улыбался. Улыбался. Ему это нравится. Нравится. Рушить чужую жизнь бесповоротно! Понимаешь? – Её голос задрожал. – Принеси водки.
– Ты?..
– У меня была задержка. Хотела сделать тебе сюрприз, и вот… Сюрприз!
Он больше не мог сдерживать слёз. Он должен был крепиться – но как пересилить такое?
– Всё моя вина, – прошептал Юра, и на этот раз Вита не возразила. Он бы сжёг проклятую статью, все свои статьи вместе с редакцией, да что там – отгрыз бы собственные пальцы один за одним, только бы не слышать это молчание.
Наконец Вита заговорила:
– Он позвал дружков. Заставил их смотреть. Кажется, они не очень хотели. Но остались.