Спустя тысячелетие(изд.1997)
Шрифт:
Ослепительные вспышки помогли двум бородатым богатырям заметить плывущего. Их вождь Весна Вешняя ждала повторного набега бурундцев и выставила дозорных.
Они верно рассчитали, в каком месте вражеский лазутчик выйдет на сушу. И едва он ступил на берег, накинулись на юношу с двух сторон, заломив ему назад мокрые мускулистые руки.
— Нет-нет лазутчику! — сказали они и поволокли пленника по темной, но знакомой ему улице.
Козы разбежались от дождя. Неполная луна выглядывала из-за быстро летящих, задевающих
После грозы дышалось удивительно легко. Дозорные дивились, что пленный не вырывается, произнеся при захвате одну только фразу:
— Весну — вождя вешних! Да-да, Анду Буру.
— Вождь-Весна быстро-быстро. Нет-нет лазутчику! — зловеще пообещал один из богатырей, а другой хохотнул, дав Анду тумака в спину.
Анд ничего не ответил.
Вождя-Весну, несмотря на глубокую ночь, подняли с постели, как она и приказала в случае опасности нового набега.
Анда ввели в ту самую комнату, куда он проник однажды через окно, услышав плач раненой девочки. И встретил там Весну-сестру…
Огней ночью никто не зажигал — не было горючих материалов. Скупой свет ущербной луны временами неясно освещал часть стены.
На фоне белого «камина» для неразумного сжигания былых растений стояла высокая женщина с распущенными волосами — в лунном свете они казались серебряными. Черты ее лица Анд не мог рассмотреть, но что-то неуловимо знакомое почудилось ему в грозно сведенных бровях.
Рядом появилась другая, статная, похожая на первую, женская фигура. Анд скорее догадался, чем узнал Весну-сестру, старшую дочь вождя.
Она тоже узнала Анда, видимо хорошо видя в темноте. И что-то шепнула матери.
— Когда снова набег? Да-да, бурундцев? — низким голосом властно спросила Весна-вождь.
Пойманный «лазутчик» ответил, что бурундцы не готовят набега. Но вешним следует самим сделать набег на бурундцев. Для того он и приплыл с того берега.
— Ложь труслива и глупа! Да-да, лазутчику! Миновать казнь. Нет-нет, врагу! — с яростным возмущением оборвала Весна-вождь.
Старшая дочь снова что-то шепнула матери.
— Где вешнянка Эльма, которую ты мог найти в Доме до неба? — теперь уже на знакомом ей, очевидно, древнекнижном языке спросила Весна-вождь.
— Мы вместе спаслись. Она невредима и осталась на том берегу с ребенком.
— Замкни свою лживую пасть, лазутчик! Научись хотя бы врать! — снова вспылила Весна-вождь. — Казнь лазутчику, вступившему на наш берег! Казнь лгуну, нагло лгущему матери в расчете выкрутиться! — в запале продолжала она. — За призыв вешних к набегу у нас — смерть!
Она была разгневана, но тверда и холодна, как камень камина, освещенного луной. И этой твердостью она снова напомнила Анду свою младшую дочь.
— А как
Весна-сестра грустно ответила:
— Наша названая сестренка все же умерла… от руки налетчиков.
Анд повесил голову.
— Теперь смерть! Да-да лазутчику! — крикнула уже для стражей Весна-мать, с ненавистью смотря на пленника.
— Бояться смерти. Нет-нет Анд, — сказал тот, чтобы его могли понять все. — Пусть скажет так суд!
Да-да старейшин! — и с необоснованной настойчивостью добавил: — Старейшинам сказать важное. Да-да, Анд-Бур!
— Какой суд? — возмутилась Весна-мать. — Судить. Да-да, вождь! Зачем слушать лжеца? Да-да, старейшинам! Каждое слово — да-да, ложь!
Тогда внезапно заговорила Весна-сестра. С материнской твердостью она объявила, что одну из названных матерью смертей примет на себя, если не будет собран суд старейшин. По традициям вешних, каждый обвиняемый имеет на него право!
— Суд старейшин нужен прежде всего нам, вешним, — настаивала она. — Старейшины могут узнать нечто очень важное для счастья вешних.
— О каком счастье может болтать лазутчик, если племя его сеет смерть? — возражала мать.
— Смерть одного бурундца, которого оценила, как я знаю, наша Эльма, не искупит всех потерь, а лишь умножит их, — продолжала убеждать Весна-сестра.
Весна-мать не то что смягчилась — она, скорее, разъярилась на дочь, но внезапно согласилась на суд старейшин, повелев стражам тотчас собрать их, а дочери сказала:
— Делаю это, не уступая тебе, а чтобы доказать, как вредна будущему вождю племени позорная мягкость.
Весна-сестра молча обняла мать и поцеловала ее в щеку.
Весна-вождь сердито отстранилась.
Утренняя заря, всегда связанная у Анда с Эльмой, все больше и больше проясняла странную бедность комнаты вождя; когда-то, видимо, она была богатой, но теперь из-за суровой строгости обстановки — двух табуретов и одного широкого ложа — выглядела едва ли не убогой, но вместе с тем говорила о характере тех, кто здесь жил.
Анд стоял со связанными еще на пути сюда руками около оставшегося сторожить его бородача. Второй страж отправился созывать старейшин.
Анд имел возможность убедиться, что Весна-вождь и ее дочь были воплощением мужества, однако оно не заслоняло их женственности, которая так покорила Анда в Эльме, на них похожей.
Женщины, не обращая внимания на пленного, занялись уборкой комнаты, свертыванием постелей на ложе, потом — приготовлением завтрака.
Весна-вождь не смотрела на Анда, будто его не существовало, но и не приказала вывести его.
Дочь же то и дело взглядывала на бурундца с нескрываемым любопытством. Ей, конечно, хотелось расспросить его об Эльме, но при матери она, видимо, не решалась.