Спящий дракон
Шрифт:
Рассказчик сделал паузу и посмотрел на слушателей: у всех ли открыты рты? У всех.
– Но капитан у нас, как она к нам потянулась, он горшок с огненным зельем хвать – и прям на коготь, что у щупальца на конце. Огонь вспыхнул – зверюга щупальце и отдернула. А вторым – цап за грот имперца. И на борт его! Матросы так в воду и посыпались.А тварь корабль к себе подтянула, а людей малыми щупальцами подбирает. Это я говорю – малые, а так они – локтей сорок. А мы стоим, смотрим – ветра нет, штиль. Один торгаш спустил шлюпку, так тварь ее сцапала. А в шлюпке шестеро гребцов было да младший кормчий. Хвала Морской богине, ветерок подул, тут мы по-тихому, по-тихому – и ушли. Капитан потом
– Слышь, Тумес, а правду говорят: тайдуанские маги могут человека в быка превратить? – спросил один из мальчиков.
– Не видал,– сказал вагар.– С магами не знался. А вот быков видел – не вашим чета.
– Это где ж? – спросил старший из подростков.
– Бур-чаданн! – сказал Биорк.– Народ там, честно скажу, диковатый. Лица – будто сплющенные, кожа желтая, как мокрый песок. А поклоняются богу-быку, как вы.
– Быкоглавый – не бог-бык! – возразил один из ребят. Остальные поддержали его.
– Ну, будь по-вашему,– согласился Биорк.– И то: поглядишь на этих бур-чаданну – бог у них точно другой. Да не о нем речь. Земля там не сады да поля, как у вас – степь! Трава голубая, в человечий рост, а то и в два, верхушки белые, пушистые, как хвост у пса-следопыта. Ветер подует – заволнуется, будто не трава, а вода морская, и барашки пенные поверху бегут.
– А что быки? – спросил кто-то.
– Не торопи. Представь: поднимаешься на холм и видишь: в голубой траве – темный поток. Быки, телята, коровы – огромное стадо. Тоже, как волны, колышутся. А за ними, в кругловерхих низких фургонах,– бур-чаданну. А уж быки! В холке – локтей шесть!
– Брешешь! То есть не может быть! – воскликнул старший и сам же испугался собственного возгласа.
– Клянусь рогами Могучего! – серьезно сказал вагар.– Шести локтей.
– Да-а! – восхитился кто-то.– Нам бы такого!
– А что эти бур-чаданну, как они живут? – спросил щуплый подросток с торчащими ушами и добрым взглядом.
– Бур-чаданну? Живут. Быков пасут.
– А скажи,– осторожно поинтересовался лохматый толстогубый подросток.– Где ты так драться выучился?
– Отец научил,– сказал Тумес-Биорк после паузы.
– А отец твой кто? Воин?
– Умер,– буркнул Тумес-Биорк. И лег лицом вниз на жесткую постель.
Старший подросток отвесил лохматому затрещину.
– Крысиный огузок! – прошипел он.
Однако делать было нечего. Мальчики перебрались на другой конец комнаты и шушукались там еще с полчаса. Потом расползлись по своим ложам, и старший задул лампу.
Теплые сумерки стерли краски с фарангских предместий. Зато четче, рельефнее обозначились границы вещей, отчеркнутые тенями. Звуки, чье место в нашем сознании обычно сужено зрительными образами, тотчас утратили свою суматошность, наполнились смыслом: тут рокот прибоя, переставший быть просто шумом, и шелест листьев, обретший тысячу голосов, тут потрескивание камней, остывающих, просыпающихся, и тонкий свист ящерицы. Шепоты и шепоты. Скоро вязкая южная тьма освободит и остальное: водопад запахов ударит в ноздри, осязаемым станет ветер, и влажный пар, исходящий от поверхности вод, станет теплым и соленым, какой он и есть на самом деле.
Мужчина смотрел на обнаженную девушку. На темный, нет – черный, потерявший выпуклость – силуэт, тень на светлой стене воздушного пространства, поднявшейся над восходящей плоскостью Фарангского залива. Сильная рука мужчины черпала мелкий песок, приятный сохранившейся в нем теплотой, и, медленно разжимаясь, отдавала его назад, туда, где он переставал быть песком в руке, а становился частью сущности, называемой «берег».
Девушка двигалась. Из-под босых ног вспархивали маленькие песчаные вихри. Она танцевала. Музыкой ей были мерное дыхание волн и собственное пение и еще шорох, с которым ноги ее разбрасывали песок:
– В темной воде синеватая нить.Мир разделяется – «мы» и «они».Желтые пятна и соль на пустом берегу.Тысячи звезд осыпаются в нас.Мы улыбаемся. В тысячный разНаши тела утопают в песке,Как деревья в снегу.Веточки пальцев в сугробах песка.Капли зрачков – дважды два огонька.Сполохи голоса в раковине наших рук.Тяжкие головы темных домов.Желтая пена клубящихся снов.Тянет к себе голубой, чуть задымленный круг.Боги не спят, они смотрят на нас.«Мы» – это больше, чем здесь и сейчас.Коконы света на чуткой груди Пустоты —Наши глаза. В колыбели пескаМы засыпаем – висок у виска:Звезды. И звездная пыль на плече Темноты.Песня кончилась, и девушка, оборвав движение, подошла к мужчине. Она опустилась рядом с ним на песок. От мокрых ее волос пахло водорослями и женственностью. Мужчина положил руку на прохладное бедро. Девушка вздрогнула, но не отодвинулась. Рот ее приоткрылся. Ровные зубки блеснули отсветом взошедшей луны.
– Мой господин,– проговорила она голосом, в котором перекатывались морские волны,– ты знаешь…
– Молчи! – Мужчина провел рукой по ее ноге, и мозоли, натертые на ладони рукоятью меча, царапнули нежную кожу.– Я знаю, что ты хочешь сказать. И знаю, зачем ты пела эту песню. Не спрашивай, не разрушай чар. Довольно мне дня, чтоб носить одежду охотника.
Девушка отвернулась и надула губки. Теперь взгляд ее был обращен в сторону красных огней, обозначивших Фарангскую гавань. Мужчина нахмурился, но лишь на мгновение. Рука его легла на затылок девушки и повернула ее головку.
– Не нужно играть со мной, маленькая! – сказал он мягко. Но девушка, многое знавшая о нем, ощутила холодок, стекший по позвоночнику.– Я никогда не обижал тебя,– продолжал мужчина.– И не обижу сейчас. Но плата, которую ты получишь, будет такой, какой ее определю я, а не той, которую захочешь ты! – Теперь обе его руки держали голову девушки так крепко, что Нини не смогла бы пошевельнуть ею, даже если б захотела.– Скажи мне, моя фьёль, я когда-нибудь обижал тебя?
– Нет! – шепнула девушка.
– Я когда-нибудь обещал тебе что-то?
Нини попыталась вспомнить, но не смогла:
– Нет, господин.
– Может быть, я оставлял тебя огорченной? Была ли моя признательность за то, что ты даешь моим чувствам и моему телу, скудной?
– Нет! – сказала девушка и улыбнулась.
Этот мужчина, несмотря на свои сорок шесть лет и сотни сражений, был лучшим из тех, кто звал ее, чтобы украсить свой отдых. И самым щедрым.
– Не пытайся опутать меня, маленькая плясунья! Столько женщин делили со мной и жесткую палубу корабля, и воздушные ложа дворцов, что на моем уде наросла скорлупа крепче ореховой (девушка хихикнула). Да и чутье мое лишь немногим уступает чутью белого гурамского следопыта. Иначе я не был бы тем, кто я есть!