Спящий тигр

Пилчер Розамунда

— Ну, — удовлетворенно ответила Фрэнсис, — по крайней мере, к тебе вернулась прежняя язвительность. И раз уж ты об этом заговорил, позволь мне высказаться тоже. Видишь ли, дорогуша, мне кажется, что ты никогда не напишешь вторую книгу.

— И почему ты так в этом уверена?

— Потому что знаю тебя. Знаю, какой ты есть. Писательство — тяжкий труд, а ты один из тех классических никчемных англичан-эмигрантов, которые с превеликим мастерством занимаются тем, что единственно и умеют — бездельничают.

Ее едкое замечание внезапно развеселило Джорджа, и Фрэнсис, вдохновленная

тем, что по-прежнему может заставить его смеяться, села и продолжила:

— Джордж, если ты не хочешь ехать в Малагу, если тебе не нравятся бои быков, то и я не поеду тоже. Я просто хочу, чтобы мы были вместе. Можем пойти на Эклипсев Сардинию, полететь в Австралию или… да хоть двинуться на верблюдах через пустыню Гоби…

— С сумками на переднем горбе…

— Ты снова все переводишь в шутку. Но я серьезна как никогда. Мы оба свободны, у нас сколько угодно времени. Какой смысл горбатиться за пишущей машинкой? Что такого есть в мире, о чем ты смог бы написать по-настоящему здорово?

— Фрэнсис, я не знаю…

Она снова откинулась на подушку, а опустевший стакан поставила на пол. Она лежала — податливая, соблазнительная, распутная, ставшая пугающе близкой. Фрэнсис сказала:

— Я люблю тебя. Ты должен это знать.

У него не было никаких причин не заняться с ней любовью. Он опустил свой стакан, пересел на диван и привлек ее к себе, целуя так, словно хотел утонуть в ней. Она тихонько застонала от удовольствия, запустила руки ему в волосы, а он оторвался от ее губ и потерся щекой об острую скулу, ощущая, как щетина царапает ей кожу. Фрэнсис уткнулась ему в плечо, а ее руки сдавили ему шею словно тиски.

Она повторила: «Ты меня любишь?», — но он не мог ответить, поэтому она спросила еще: «Я нравлюсь тебе? Ты меня хочешь?».

Он отнял руки Фрэнсис от своей шеи и отстранился, держа ее за запястья, словно во время драки.

Она засмеялась. Джордж подумал, что всегда ценил в ней две вещи — юмор и присутствие духа. Сквозь смех Фрэнсис заметила:

— Похоже, ты вдребезги пьян.

Он встал и пошел за сигаретами, а Фрэнсис за его спиной поднялась с дивана и стала руками приглаживать волосы. Она сказала:

— Мне надо привести себя в порядок, прежде чем возвращаться к Рудольфо. Как ты знаешь, у него в этом смысле весьма старомодные взгляды. Ты не против, если я поднимусь к тебе в спальню?

— Ради бога, — ответил Джордж, включая для нее свет наверху.

Фрэнсис взбежала по лестнице — каблучки сандалий громко цокали по деревянным планкам ступеней. Она напевала песенку, которая донимала его весь вечер, однако он так и не смог вспомнить слова, а потом, словно кто-то выключил радио, надоевшая мелодия оборвалась — Фрэнсис замолчала. Ее молчание ударило Джорджа сильнее, чем крик. Он прекратил свои поиски и навострил уши словно охотничий пес.

Фрэнсис уже спускалась вниз — по ее лицу он так и не смог понять, что с ней случилось. С глуповатым видом он спросил:

— В чем дело? Не нашла расчески?

— Нет. Как-то не успела, — сказала Фрэнсис. — Мне хватило того, что я увидела на кровати.

— На кровати? —

он был заинтригован.

— Это что, шутка? Новый перл несравненного британского остроумия?

Джордж с ужасом осознал, что она действительно в ярости. По ее голосу было ясно, что Фрэнсис на грани и взрыв не заставит себя долго ждать.

— Фрэнсис, я не понимаю, о чем ты.

— Девчонка. Твоя дочь. Селина. Называй как хочешь. Знаешь, где она? Не в Лондоне, нет. Даже не в аэропорту Сан-Антонио. Она тут, наверху…

Трясущимся пальцем она ткнула на галерею, и тут ее самообладание, словно туго натянутая резинка, внезапно лопнуло:

— В твоей постели!

— Я тебе не верю.

— Тогда иди и посмотри сам. Давай, иди и посмотри!

Он не сдвинулся с места.

— Я не знаю, что тут у вас происходит, дорогой мой Джордж, но я потратила внушительную сумму вовсе не затем, чтобы опять обнаружить у тебя в постели эту маленькую потаскушку…

— Она не потаскушка.

— …и если ты сочтешь нужным дать мне какие-то объяснения, они должны быть очень убедительными, потому что я не собираюсь во второй раз выслушивать ваши бредни про потерянный багаж и папочку, пропавшего без вести сто лет назад…

— Это была правда.

— Серьезно? Слушай ты, ублюдок, с кем это ты вздумал шутить? — Она кричала на него, кричала в полный голос, и это было единственное, что могло привести Джорджа в бешенство.

— Я понятия не имел, что она вернется…

— Тогда сейчас же выкини ее отсюда!

— Я не стану этого делать…

— Ну ладно. — Фрэнсис подхватила со стула свою сумку. — Если ты надумал зажить в греховном союзе с этой изворотливой сопливой шлюшкой, я не собираюсь тебе мешать…

— Заткнись!

— Только не надо втягивать меня в ваши интриги с целью защитить твое доброе имя, потому что, как я теперь понимаю, тут и защищать нечего!

Она подлетела к двери и широко распахнула ее, обернувшись в его сторону для последнего залпа брани, но ее эффектное отступление было слегка подпорчено появлением Жемчужины, как всегда величественной и исполненной достоинства. Кошка сидела на улице, дожидаясь, пока ее кто-нибудь впустит, и когда Фрэнсис растворила дверь, Жемчужина двинулась внутрь, негромко мяукнув в знак признательности.

— Тебе лучше уйти, — сказал Джордж как можно спокойнее, а Фрэнсис выпалила:

— Не беспокойся, уже ухожу, — и, на ходу изо всех сил пнув Жемчужину ногой, вылетела на улицу и с таким грохотом захлопнула за собой дверь, что весь дом содрогнулся.

Через мгновение тишину ночи разорвал рев мотора «ситроена», карабкавшегося вверх на первой передаче с превышением скорости — от этого звука Джордж невольно заскрипел зубами.

Он наклонился и взял Жемчужину на руки. Чувства ее были оскорблены, но прочих повреждений он не обнаружил, так что ласковым движением опустил кошку на ее любимую подушку на диване. Селина стояла, опираясь руками о поручни, на галерее и смотрела на него. На ней была белая ночная рубашка с голубой ленточкой вокруг шеи. Встревоженная, она спросила: