Спящий в песках

Холланд Том

– Можешь ли ты теперь, – произнес он шипящим шепотом, – сомневаться в моем могуществе? Но все же скажу: в доказательство того, что все поведанное мне жрецом Амона есть непреложная истина, мне велено ждать знамения.

– Знамения?

– Ребенка, – пояснил Тутмос. – Ребенка, рожденного моей царицей.

– Твоя царица, конечно же, может родить тебе ребенка. Но какое в этом чудо?

– А это ты узнаешь, когда дитя появится на свет.

– Как?

Некоторое время фараон молчал.

– Признаюсь, – промолвил он наконец, – я долго страшился этого, ибо ведал, что знак сей будет грозным и отвратительным Теперь же... – Он

пожал плечами. – Я больше не боюсь. Ибо когда моя сестра и жена родит дитя, похожее на безобразного демона, станет ясно, что врата царства Осириса готовы открыться предо мною.

Иосиф поднял глаза на своего повелителя и давнего друга и с ужасом понял, что видит перед собой чужое, незнакомое лицо. Непроизвольно отпрянув, он вскочил на ноги и поспешил прочь, но, обернувшись, приметил во взгляде Тутмоса проблеск боли и понял, что фараон еще не окончательно утратил в себе человеческую сущность. Прочувствовавшись, Иосиф хотел вернуться и заключить царя в дружеские объятия, но тут неожиданно увидел в дверном проеме своего старшего сына, Инена. Иосиф вздрогнул и замер, ибо лицо мальчика было мертвенно бледным, а черные глаза расширенными от страха. Тяжело вздохнув, отец подошел к сыну и, взяв его на руки, участливо спросил:

– Давно ли ты здесь, мой мальчик? Много ли услышал?

Глаза Инена сделались еще шире, но ответа не последовало.

Царь Тутмос улыбнулся и взъерошил черные волосы мальчугана.

– Хоть бы он услышал и все – какая в этом беда? Нет ничего плохого в том, чтобы ребенок узнал правду.

– Правду? – Иосиф поставил сына на пол. – Правду, о царь? Но Инен еще мал, он всего лишь мальчик. Как можешь ты думать, что услышанное не причинит ему вреда, если примером обратного можешь служить ты, человек взрослый?

Тутмос взъярился так, что от лица его отхлынула кровь.

– Будь осторожнее! – прошипел он. – Хоть ты мне и друг, я советую тебе думать, прежде чем что-то сказать!

– Я потому и говорю это, что считаю себя твоим другом! – отозвался Иосиф. – Говорю, потому что пытаюсь вразумить тебя, пока ты еще способен меня услышать и понять, о чем идет речь! Опомнись, Тутмос, приди в себя! Какая нужда тебе в магии, в колдовстве жрецов с их невнятным бормотанием и невразумительными посулами, касающимися загробного мира? Оглянись вокруг, о царь! Взгляни на голубеющий под лучами солнца Нил, прекрасный Нил, по которому мы так часто прогуливались в твоей ладье. Мы ловили в его стремнинах свежую рыбу, наблюдали за разноцветными птицами, пролетавшими над водой, и восхищались бесчисленными красотами твоей земли. Все эти восторги, о фараон, я познал благодаря тебе. Нет и не может быть никакой магии, никаких чар более возвышенных, нежели эти простые радости, и сие, мой друг... сие и есть истина!

На миг царь Тутмос застыл как изваяние, а потом, взяв руку Иосифа в свою, сжал ее с такой силой, что трудно было понять, гнев или любовь были причиной столь страстного порыва.

– Я потомок Осириса, и с этим ничего не поделаешь, – промолвил фараон.

– Единственное, о чем я прошу тебя, о фараон, это остерегаться жрецов, ибо меня пугают их нечестивое колдовство и лукавые посулы.

Фараон улыбнулся.

– Они сулят мне не что иное, как бессмертие, то есть возможность наслаждаться всем тем, о чем ты только что говорил, на протяжении вечности. И единственное, что печалит меня, друг мой, – при этих

словах он расцеловал Иосифа в обе щеки, – это то, что там, в царстве Осириса, рядом со мною не будет ни тебя, ни Туа.

Резко, словно боясь сказать что-то лишнее, Тутмос повернулся и поспешил прочь.

Иосиф, проводив повелителя и друга взглядом, ощутил, как на сердце его ложится странная тяжесть. Вздохнув, он наклонился к Инену, чтобы взять его на руки, но мальчик, к его ужасу, резко отпрянул.

– В чем дело? – прошептал Иосиф. – Иди ко мне, сынок.

Инен, однако, молчал, а в глазах его читались враждебность и неверие.

– Инен, что случилось?

Иосиф протянул к сыну руки, но тот отскочил еще дальше и замотал головой, а потом неожиданно спросил:

– Это правда? То, что сказал фараон?

– Что именно?

– Насчет мамы. Что жрецы могли спасти ее от смерти.

– Нет.

– Но я сам видел, как он всего лишь взглядом заставил тебя упасть на колени. Ты стоял на коленях, отец. Значит, он говорил правду насчет великой и тайной силы?

На какой-то момент Иосиф растерялся и просто не знал, что ответить ребенку.

– Фараон не хотел этого, сынок, – наконец пробормотал Иосиф. – Он был не в себе. Иди к отцу.

На сей раз Инен не отстранился, но позволил заключить себя в объятия. Иосиф долго прижимал мальчика к себе, а потом поцеловал в лоб и отнес в детскую, где спал его братишка.

– Ничего не бойся, – промолвил отец, снова целуя мальчика, – ибо есть Бог единый, и он обережет тебя от всякого лиха, как всегда берег и сохранял меня.

Он направился к двери, но у порога оглянулся и увидел, что Инен сидит неподвижно, прислонившись к стене, с застывшим, мертвенно-бледным лицом. Иосиф улыбнулся, надеясь приободрить его, но Инен не отреагировал, и взгляд его остался холодным. Тяжело вздохнув, Иосиф склонил голову и подумал, что лишь одному Всевышнему дано повелевать и определять судьбы, а ему пристало только молиться о даровании Инену умиротворения и покоя. Затем он покинул детскую, дав себе слово непременно вернуться туда в тот же день, как только позволят государственные дела.

Дела, однако, задержали его надолго. Во второй половине дня у царицы, как незадолго до того у Туа, начались тяжелые схватки, причем одновременно с этим известием Иосифу доставили приказ немедленно явиться к фараону. Иосиф поспешил к повелителю и застал его у дверей женской половины дворца. Тутмос смотрел вдаль, на голубую полосу Нила – Видишь, – не оборачиваясь, сказал фараон своему мудрому подданному, – я следую твоему недавнему совету, стараюсь запечатлеть в своем сознании красоты этого бренного мира. Воистину, сколь прекрасны голубизна неба, и зелень полей, и изящество парящих под солнцем птиц! Как вообще в мире может существовать зло, коль скоро он полон таких красот и чудес?

Иосиф открыл было рот, чтобы ответить, но тут тишину разорвал донесшийся с женской половины пронзительный и страшный крик. Этот крик боли напомнил Иосифу тот вопль, который он слышал в предыдущую ночь. Советник содрогнулся, что не укрылось от обернувшегося к нему как раз в этот миг фараона.

– Настоящие схватки начались раньше, – промолвил царь, – на много месяцев раньше.

– Возможно, все еще обойдется, – сказал Иосиф.

Заслышав позади торопливо приближавшиеся шаги, он хотел обернуться, но Тутмос с безумным видом схватил его за руку и возбужденно заговорил: