Спящий в песках
Шрифт:
Поцеловав ее в лоб, Эхнатон снова обратился к Эйэ.
– Не сомневаюсь, ты позаботишься и о ней. Я знаю, что она всегда была дорога тебе так же, как и мне.
После этого Эхнатон покинул дворец, отправившись странствовать не как царь, но как простой путник.
Много лет скитался он по далеким землям, повидав и Великое Зеленое море, и горы с возносящимися к небесам заснеженными вершинами, и чужеземные города, поражающие великолепием и диковинными обычаями своих жителей.
И куда бы ни заносила его судьба, он пытался вызнать хоть что-нибудь о
Правда, когда он описывал ее необычайную красоту и волшебную силу, многие бледнели и шарахались от него – как от человека, кощунственно утверждавшего, будто женою его было божество.
Но иные, и такое случалось не реже, отводили его в свои храмы и показывали статуи своих богинь. Идолы сии различались облачениями и цветом кожи, но действительно имели немалое сходство с его царицей, которая обладала тысячью и одним обличьем.
Однако, как бы ни множились ее образы, саму царицу Эхнатон найти не мог, и чем дольше продолжались его поиски, тем слабее становилась надежда, ибо ему начинало казаться, будто он уже обошел весь мир.
Наконец после двенадцати лет бесплодных скитаний Эхнатон, вынужденный признать, что потерпел неудачу, с почерневшим от горя сердцем направил стопы назад, в Египет.
И как бы ни снедала его тоска, стоило ему оказаться в пределах родной страны, как на душе полегчало, ибо он уже предвкушал встречу с теми, кого любил.
Чтобы не быть узнанным, он по примеру кочевников пустыни прикрыл лицо платком и, подъехав к стражу границы, спросил:
– Скажи, о воин, как здоровье фараона и его брата? Стражник воззрился на него с недоумением.
– Брата, говоришь? Но у нашего фараона, великого царя Эйэ, нет никаких братьев.
– Великого царя Эйэ? – в ужасе переспросил Эхнатон. – Но как же царь Сменхкара?
Воин рассмеялся.
– Вижу, путник, ты провел много времени вдалеке от нашей страны. Фараон Сменхкара уже десять лет как умер.
– А как же его брат? Тутанхатон?
Стражник воззрился на него с еще большим удивлением.
– Фараон Тутанхамон,– произнес он с нажимом, – умер сто дней тому назад. А в честь Атона у нас нынче не зовут никого.
Он с подозрением прищурился и потянулся к платку, чтобы открыть лицо собеседника, но Эхнатон оттолкнул его и, пришпорив верблюда, понесся прочь по дороге.
Преследовать его не стали.
Все услышанное озадачило и огорчило Эхнатона настолько, что он не рискнул оставаться на дороге и свернул в пустыню. Он был уверен, что уж там-то никто его не потревожит, и не ошибся, ибо среди жгучих песков практически не встречалось людей, а редкие караваны кочевников лишь помогали не сбиться с пути в унылой и безжизненной, лишенной каких-либо ориентиров пустыне.
В конце концов Эхнатон увидел белые, с розовыми прожилками, скалы и понял, что от Обители Солнца его отделяет один день пути.
Хотя час был поздний, он решил ехать дальше, но, когда подъехал к глубокому карьеру, неожиданно поднявшийся ветер вздыбил пред ним непроницаемую стену песка.
Отброшенный назад буйным шквалом, Эхнатон повернул верблюда и стал искать убежище среди скал. Однако, хотя он и углубился в самую узкую расщелину, жгучая песчаная буря настигла его и там.
В отчаянии озираясь по сторонам, он вдруг заметил, как над маячившим в конце ущелья утесом пыльный вихрь на мгновение образовал неясный силуэт женщины с неистово развевающимися волосами. Правда, спустя миг она исчезла, и перед его взором вновь не было ничего, кроме голой скалы.
Эхнатон, спотыкаясь, побрел к ней, и ему снова почудилось, будто вместо скалы перед ним возникла та же образованная из черной пыли фигура, но на сей раз подернутая текучими золотыми нитями.
– О моя царица! – вскричал он, даже не осознавая что делает.
Но ответа не последовало.
Эхнатон протер глаза: фигура слилась с мраком, но в клубящейся черноте ему по-прежнему виделись мерцающие, переливчатые вкрапления золота, а в ушах, примешиваясь к вою ветра, зазвучало его имя.
– О моя царица! – снова воскликнул он. – Откликнись! Умоляю тебя, откликнись.
Словно в насмешку, ветер завыл еще громче, а в сгустившейся тьме не осталось и намека на золотые вкрапления.
Эхнатон застонал, чувствуя, что растворяется в этой буре: теперь вой ветра звучал прямо в его голове, а сам он ощущал себя состоящим из вихрящейся пыли.
– Чего ты хочешь? – отчаянно закричал он. – Что тебе нужно?
– Я всегда хотела только одного – и ты знал, чего именно.
При звуке ее голоса буря мгновенно стихла Эхнатон открыл глаза Все вокруг замерло в противоестественной неподвижности, словно некая могучая сила остановила ток времени. Узкая полоска неба над ущельем расчистилась, и теперь оттуда холодно смотрели вниз далекие звезды.
– Но я старался дать тебе то, чего ты желала, – промолвил он. – Я любил тебя. – Эхнатон шагнул по направлению к ней. – Любил! Но не мог же я ради этой любви отринуть все, что было мне дорого.
– Но ты обещал.
– Тогда я не знал, да и не мог знать, что ты имеешь в виду.
– Что-что, а это было очевидно, – заявила она с презрительным смехом.
– Зачем тебе потребовалось выдвигать столь жестокое и, по существу, невыполнимое требование? – медленно произнес Эхнатон. – Я видел в тебе воплощение добра, дарующее саму жизнь.
– Но я так и делала.
– Да, но вместе с тем ты сеяла смерть.
Она рассмеялась снова, но уже не столь язвительно, а когда потянулась к его руке, то словно бы замерцала.
– Так устроен мир, о муж мой. Я всегда приношу с собой и то и другое.
– Почему? – Эхнатон нахмурился. – Я не понимаю.
– А зачем тебе понимать? – отозвалась она. – Ты же не со звезд.
– Значит, в небесном царстве все по-другому?
– Конечно, – со смехом промолвила она. – Ибо это царство безграничного могущества, возможностей и чудес, превышающих все виденное тобой настолько, что ты даже не способен себе это представить, поскольку, увы, смешан с прахом этого мира.