Спящий зверь
Шрифт:
Но всему этому не суждено было сбыться. Араб был один, и ему отрезали путь к отступлению. Копившаяся многие дни усталость обрушилась на него, и Лев сумел сделать только шаг назад, прислониться к стене и закрыть покрасневшие глаза.
Если бы у него хватило сил, он бы вспомнил ехидный голос своего учителя: «Ты не выиграл, вот что. Ты такой же проигравший».
Он продолжал стоять с закрытыми глазами и не мог видеть несущийся на огромной скорости «Опель Вектра». Казалось, машина проедет мимо, но перед джипом она неожиданно затормозила и резко взяла вправо, вминая «гвардейцев» в борт их «Мерседеса» и едва не задевая правым крылом Радзянского.
— Лева! В машину! Скорее, мать твою!
Араб приходил в себя не так быстро, как впал в прострацию. Перед ним распахнулась дверь, и он рухнул на сиденье. Через лобовое стекло отчетливо увидел белое лицо припечатанного к «Мерседесу» охранника, медленно, с трудом поднимающего руку с пистолетом. Лев покачал головой: нет, не успеет.
«Опель» резко сдал назад, на мгновение остановился на тротуаре и, набирая скорость, выехал на проезжую часть.
Глядя перед собой все еще слезившимися от «паралитика» глазами, Радзянский тихо, отчаянно стараясь остаться равнодушным, спросил:
— Ты как здесь оказался, Боря?
Левин хмыкнул так сильно, словно высморкался.
— По закону сообщающихся сердец! Ты, Лева, наверное, забыл, что в разведке я проработал больше тебя и даже получил прозвище Скользкий Джим.
Араб выдавил на лицо улыбку:
— А ты не догадался сообщить об угоне своей машины?
— Кого ты учишь, Лев! — Борис газанул и миновал перекресток на желтый свет. — Я два часа тому назад заехал в районное отделение и написал заявление об угоне. Правда, пришлось подождать минут десять: менты какую-то благотворительную акцию устроили — кормили в своем дворе лиц без определенного места жительства. Теперь у них фишка такая: кому-то нравится кормить рыб на пруду, кому уток, а эти кормят бомжей!
Как будто ничего и не было. Для обоих. Радзянскому привычно слушать беззлобную болтовню приятеля, и он продолжает улыбаться. Только один раз улыбка трансформировалась в усмешку, когда Боря сказал, что сумел-таки дозвониться до Руслана.
...Они бросили машину в конце все той же улицы Вавилова и сотню метров прошли пешком.
— Куда ты теперь, Лев? — спросил Левин, останавливаясь.
Араб задержал печальный взгляд на лице Бориса.
— На этом свете есть только одно место, где я буду чувствовать себя как дома. Но так же и скучать, как скучал, находясь дома. Вот такие непонятные дела, Боря... Кто-кто, а ты должен меня понять. — Радзянский протянул приятелю руку. — Ну что, будем прощаться?
Борис медлил с ответом, ему хотелось сказать, что сегодня они действительно были настоящими партнерами — за все время единственный раз. Но сказал другое. Это были его последние слова, адресованные Льву Радзянскому, произнесенные искренне, но безо всякой надежды:
— Может быть, еще свидимся.
Араб покачал головой и пошел прочь.
Вместо эпилога
Пройдет ровно девять месяцев, и Радзянский возьмет со столика в кафе оставленную русским туристом газету и прочтет заголовок к статье об известном в России артисте: «Я НЕ МОГУ БЫТЬ СЧАСТЛИВЫМ». И дальше: «Его голову почти не тронула седина, и лицо не изрезали морщины. Все та же запоминающаяся улыбка, на которую невольно отвечаешь. Только грусть в глазах стала еще глубже. Хотя... Стоит заговорить с ним о любви и женщинах, они тут же загораются, становясь искушенно-озорными...»
Араб вздохнет, складывая газету, и подумает, что эти слова можно отнести и к нему. И в то же время — нет.