Спящий
Шрифт:
Я так и обмер. На момент своего строительства эта клиника преподносилась прессой верхом гуманизма, ведь в многочисленных частных лечебницах того времени условия содержания душевнобольных были воистину чудовищными. Любой душегуб с радостью шел на каторгу, поскольку направление на принудительное лечение являлось, по сути своей, завуалированным смертным приговором.
Предполагалось, что Психиатрическая больница имени Готлиба Бакхарта будет лишена вопиющих недостатков заведений подобного рода, но в результате она стала сосредоточением их всех. По крайней мере, слава
Сбросив вызванное столь неприятным известием оцепенение, я какое-то время собирался с решимостью, потом проникновенно произнес:
– У меня есть связи. Мне помогут. А вы получите…
– Закрой рот! – негромко и с некоторой даже ленцой потребовал Люсьен, но так, что перечить моментально расхотелось. – Закрой сам или я тебе помогу. И поверь, тебе это не понравится. У меня по этой части обширная практика!
Я поверил и замолчал.
Противопоставить грубой силе санитаров я ничего не мог, а интуиция, здравый смысл, житейский опыт и выработанное за годы службы в полиции умение разбираться в людях сейчас в один голос твердили: «Этот человек не шутит, и тебе тоже не следует с ним шутить».
Поэтому я не стал торопить события, решив вместо безыскусного и прямолинейного подкупа постараться отыскать среди персонала слабое звено. Люди везде одинаковые, рано или поздно мне улыбнется удача. Лишь бы не оказаться этим самым слабым звеном самому…
Новая палата – или же камера? – оказалась меньше прежней и напоминала вытянутый пенал с голыми каменными стенами. Санитары втолкнули каталку в узкий дверной проем, полностью перегородив при этом проход к койке второго пациента, и переложили меня на кровать у боковой стены, не забыв поставить под нее утку.
Сосед при появлении санитаров в один миг соскочил с кровати, забился в угол и принялся что-то сбивчиво шептать себе под нос. Лицо он прятал в ладонях, видна была лишь бритая макушка.
– Не бойся, он тихий, – посмеялся рыжий Джек, похлопал меня по щеке и вслед за напарником вышел в коридор. Захлопнулась дверь, лязгнул засов.
Я остался с психом один на один, но никакого беспокойства по этому поводу не испытывал, поскольку лодыжка моего соседа была прикована к стене стальной цепочкой, прочной на вид и не слишком длинной.
До меня он дотянуться никак не мог, и это было просто здорово. Стоило лишь санитарам выйти за дверь, шепот зазвучал громче и стал складываться во вполне различимые слова:
– Электричество – дьявол. Электричество – дьявол. Электричество – дьявол.
И так безостановочно, не смолкая ни на минуту, ни на миг.
Кожа на бритой наголо голове была покрыта воспаленными струпьями, больничная роба выглядела грязной и поношенной. И запах. Пахло в камере просто омерзительно, и я вовсе не был уверен, что источником вони служило одно лишь отверстие канализационного слива.
А сосед никак не унимался и продолжал бормотать:
– Электричество – дьявол…
Размеренный речитатив не давал расслабиться и задремать; я не выдержал и в сердцах выругался:
– Да заткнись ты!
Тогда псих отнял ладони от бледного и осунувшегося лица и посмотрел на меня, словно увидел первый раз. Он посмотрел на меня, я на него и сразу отвел взгляд, но хватило и этого краткого мига, чтобы по коже побежали мурашки.
Дело было в глазах. В совершенно прозрачных глазах, словно выточенных из двух одинаковых стекляшек. Казалось, посмотри в них – и заглянешь прямиком в мозг.
Это было неправильно. Совершенно неправильно. У сиятельных глаза бесцветно-серые, иногда они слегка светятся в темноте, но никогда мне еще не доводилось видеть столь кристально-чистых зрачков, лишенных малейших намеков на цвет.
Я не знал, стало подобное уродство следствием психического расстройства или проявилось в ходе лечения от него, и мог лишь уповать, что со мной этого не приключится.
Так себе надежда…
Утром разбудили санитары. Точнее, не разбудили даже, а попросту ухватили за руки и за ноги и переложили с койки на каталку. Рыжий при этом так сильно стиснул мои запястья, что на коже от его пальцев остались синяки.
Больно не было, я вообще почти не чувствовал своего тела, а потому протестовать не стал. Как не стал повторять вчерашнюю попытку подкупа санитаров. Это больше не казалось хорошей идеей.
– Куда вы меня везете? – спросил я вместо этого.
– Куда надо, – коротко бросил Люсьен, запирая дверь камеры.
– Тебе понравится, – объявил рыжий Джек, своей недоброй улыбкой уверяя меня в обратном.
На этот раз тележку покатили не в кабинет профессора Берлигера, а в противоположном направлении. Вскоре коридор вывел в небольшой холл с несколькими прикрученными к полу столами и лавками, там подметал пыль то ли наемный работник, то ли кто-то из пациентов. Я не разглядел – санитары сильно разогнали каталку, нисколько не беспокоясь, что любое случайное столкновение неминуемо перевернет ее набок.
Тишину клиники вдруг прорезал протяжный вопль, но никто не обратил на крики буйного пациента ни малейшего внимания. Джек спокойно распахнул дверь с табличкой «Лаборатория», а Люсьен втолкнул каталку в залитое ярким сиянием электрических ламп помещение и спросил:
– Куда ставить, доктор?
– Вплотную к генератору, – указал Эргант на массивное устройство в углу комнаты. – И зафиксируйте пациента ремнями.
Санитары выполнили распоряжение и покинули лабораторию, тогда врач приблизился к каталке и с тяжелым вздохом покачал головой.
– Подкуп персонала – это плохо, очень плохо, – осуждающе проговорил он.
– Плохо? – оскалился я. – Я просто хочу связаться с родными! Это запрещено?
– Любое общение с внешним миром возможно лишь с санкции заведующего отделением, а профессор Берлигер полагает, что сейчас это не пойдет вам на пользу.
– Чушь собачья!
– Таковы правила. В следующий раз простым предупреждением дело не ограничится.
Я рассмеялся.
– И что вы сделаете? Оставите меня без сладкого?