Спящий
Шрифт:
Следующий день прошел как обычно. Процедура с утра, непонятная маета до вечерней электротерапии, затем – отбой.
Завтрак, обед, ужин.
Пилюли. Вынос утки.
Отвращение.
А вечером, когда выключили свет, я не сумел заставить себя подняться с кровати, хотя намеревался оценить свои силы перед последним рывком. Просто лежал с открытыми глазами и бездумно смотрел в темноту.
Депрессия и меланхолия – это нормально, любой человек рано или поздно впадает в подавленное состояние духа, и большинство
Другое дело – апатия, когда не просто ничего не желаешь делать, а вообще не видишь никаких причин для того, чтобы сдвинуться с места, лежишь и ждешь непонятно чего. И не думаешь даже, просто мысли сами собой крутятся в голове.
Завтра будет еще один день, ничем не отличимый от сегодняшнего. И послезавтра. И послепослезавтра. И еще. И так далее. А потом ты умрешь, и тебя не станет. Совсем.
Так чего ради вся эта суета?
Это очень страшно, если не хочется совсем ничего. Куда хуже, чем когда не можешь желаемого достичь. Так и с ума сойти недолго.
Или же – выздороветь и стать нормальным?
Верить лишь в то, что можно потрогать руками, и поклоняться могуществу науки?
Так ли это плохо на самом деле?
– Дьявол! – сказал мой безумный сосед. – Дьявол! Дьявол! Дьявол!
Я промолчал. У меня не было никакого настроения говорить сегодняшней ночью о дьяволе. И вообще говорить о чем бы то ни было.
– Дьявол добрался до тебя, – вдруг выдал сокамерник на удивление связную фразу.
И это было действительно так. Дьявол действительно добрался до меня.
Электричество – дьявол!
От этой мысли я расхохотался так, что свело ребра от боли.
Воистину говорят, безумие заразно, а теряя веру, человек не становится лучше, просто появляется дополнительное место для фобий и страхов.
«Свято место пусто не бывает», – уверял меня отец, а он понимал толк в подобных вещах.
Я не хотел терять рассудок, не желал становиться марионеткой в чужих руках, не намеревался сгинуть в крематории клиники «Готлиб Бакхарт», а от одной лишь мысли, что мой мозг поместят в банку с формальдегидом и станут показывать студентам, и вовсе накатывало самое настоящее бешенство.
И двигаться меня заставило вовсе не стремление чего-либо добиться, а элементарное упрямство. Иногда достаточно и этого.
– Дьявол! – сказал я, поднимаясь с койки. – Дьявол завтра умрет…
Всю ночь я не сомкнул глаз.
И дело было вовсе не в опасении потерять решимость и вновь поддаться апатии, просто не мог заснуть. Не знаю, что именно служило причиной изматывающей бессонницы – воздействие на мозг электротерапии или наркотическая составляющая медикаментов, но с самого начала лечения заснуть удавалось исключительно на процедурах. Ночами я, скорее, забывался в беспокойной полудреме и потому безумно устал, но ничего поделать с этим не мог.
Так что в ту ночь я не спал и ощущал себя приговоренным к повешению преступником,
А утром лязгнул засов, распахнулась дверь, и в палату вошел рыжий Джек, на бугристом лице которого по обыкновению кривилась недобрая ухмылка. Люсьен втолкнул вслед за напарником каталку и уже ухватил меня за лодыжки, когда встрепенулся мой безумный сосед.
– Дьявол! – выкрикнул он и швырнул в рыжего санитара подушкой. – Электричество – дьявол!
Джек поднял подушку, но не стал кидать ее обратно, а вместо этого подошел к умалишенному и крепкой затрещиной повалил его на койку.
Я приподнял голову и спросил Люсьена:
– Какое сегодня число?
– Двадцать пятое, – машинально ответил тот.
От своего напарника санитар отвел взгляд лишь на миг, но именно в этот момент Джек вдруг сипло выдохнул:
– Ах-х-х!
У рыжего не было ни единого шанса. Одержимый электрическим дьяволом псих выждал, пока санитар развернется, и накинулся на него со спины. Джек попытался высвободиться, но пациент мертвой хваткой вцепился в халат.
Раз! Раз! Раз! – лихорадочно быстро начал он бить в шею жертвы заточенной щепкой, и по камере разлетелись красные брызги.
Люсьен рванул на выручку напарнику, но проход был перегорожен каталкой, и здоровяку пришлось протискиваться между ней и моей койкой. Я ухватил его за ворот и дернул на себя. От неожиданности санитар подался назад, и тогда я уверенно и жестко резанул его по горлу осколком богемского стекла.
Резанул лишь раз, но наверняка: сбоку от гортани, где и проходят основные кровеносные сосуды, вспоров сразу и кожу, и плоть. Из рассеченной артерии выплеснулась тугая алая струя.
Не теряя времени, я отбросил стекляшку и сдернул с потерявшего сознание санитара расстегнутый халат. По белой ткани расплылись редкие красные пятна, но меня это нисколько не расстроило.
Как нимало не взволновало двойное убийство. Просто не стоило загонять меня в угол, только и всего.
Натянув на себя халат, я спустился с койки и снял с пояса Люсьена связку ключей, а найденный в его кармане носовой платок повязал себе на голову, чтобы хоть как-то скрыть неровно остриженные волосы. Ботинки покойника оказались великоваты, но тратить время на их шнуровку не стал – пальцы правой руки толком не шевелились, в любом случае лишь потерял бы впустую время. А время было дорого.
Мой сокамерник продолжал исступленно бить обломившейся щепкой свою безжизненную жертву, я же ухватился за каталку, подтянулся и навалился на нее грудью, но даже так едва не сполз обратно на пол.
Собравшись с силами, я вытолкнул тележку в коридор, захлопнул за собой дверь и заковылял к выходу из подвала. Колени подгибались, а щиколоток и ступней я не чувствовал вовсе, и все же сумел разогнать каталку, не зацепив при этом ни каменных стен коридора, ни запертых дверей больничных палат.