Сразу после сотворения мира
Шрифт:
– Милостивый боже, мальчик, если удобно жить без жены, зачем ты женился?!
Плетнев засмеялся. Сердце колотилось. На Элли он не смотрел.
– Она писала мне электронные письма, очень милые. Где бывала, что делала, что видела. Когда мы были вместе, все тоже складывалось прекрасно. Маринка изумительная жена.
– Настолько изумительная, что ты теперь разводишься?!
– Нелечка, перестань.
– Ее все обожают, она отлично умеет себя вести, знакомиться, и вообще у нее масса… – он опять поискал определение. – Масса светских
Он походил по террасе. Туда-сюда. Сюда-туда.
– Однажды она прислала мне письмо, где почему-то называла меня Илюшка-Масюшка, и я ничего не понял. – Тут Плетнев опять засмеялся. – Нет, я правда ничего не понял!.. Она писала, что опять беременна, это подтвердилось, она даже сходила к врачу. Срок маленький, она собирается сделать аборт, но мама категорически возражает, ведь один она уже сделала. Дальше шли сожаления, что у нее муж, то есть я, а она любит своего Илюшку-Масюшку, и жизнь несправедлива. Ну, почему, почему у него нет денег, а у гадкого мужа они есть, это ужасно!
– Много? – осведомилась Нателла Георгиевна.
– Чего? – не понял Плетнев.
– Денег.
– А-а. Достаточно.
– Тогда действительно ужасно.
Плетнев посмотрел на нее. Она неторопливо вынимала свертки из корзины.
– Она просто ошиблась адресом. Она же и мне писала! Должно быть, по очереди, мне и ему. Ему и мне. И перепутала.
– Всякое бывает, – посочувствовала Нателла.
– Я не поверил. Потом… Нет, потом тоже не поверил. Я позвонил, и она была такой… милой, грустной. Она сказала, что я гадкий – так надолго оставляю ее одну, она скучает. Если бы она не сказала «гадкий», я бы…
Он оперся руками о перила и посмотрел в небо.
– Я стал проверять, и все подтвердилось. Включая счет от доктора, который определил беременность. Илюшка оказался курортным тренером по теннису. Она спала с ним и со мной по очереди. Ну, как письма писала. Там, во Франции, тренер был вхож в дом, я его знал, он и со мной играл!.. Он играл со всеми на побережье. С ним она познакомилась задолго до меня, и тот, первый аборт сделала тоже до меня, а потом родители подыскали ей подходящего мужа. Давайте ужинать, а?..
– Мы сейчас накроем.
– Почему-то меня совершенно убило, что все время она мне врала. И врала бы еще много лет, а я ни о чем не подозревал. Оксана потом объясняла, что я во всем сам виноват, нельзя было оставлять ее одну, нужно было развлекать, ухаживать, не знаю…
– Как? Как ты должен был ухаживать? – Тут Нателла фыркнула носом, как слониха. – Сидеть рядом, смотреть вместе телевизор, слушать, как она разговаривает по телефону, сопеть ей в ухо, когда она пишет свои письма? Я прожила долгую жизнь, и я тебе говорю, что мужчина на это не способен. У вас свои дела, а у нас, женщин, свои, так заведено от сотворения мира, мальчик. Ухаживают за детьми и стариками, а муж и жена живут вместе одну жизнь. Другое дело, что у вас были разные жизни и вас обоих это устраивало, э?..
– Зачем они приезжали? –
– Ну, конечно. Оксана сразу сказала, что никакого развода не будет. Я должен понять и простить. И начать все сначала. – Плетнев скривился.
«Начать сначала», произнесенное вслух, звучало безобразно фальшиво.
– Я сказал, что не будет никакого начала, и уехал сюда, в Остров. Сбежал. Опять струсил. В первый раз я струсил, когда согласился жениться.
– Тебя что, заставляли?!
– Нет. Уговаривали. И Оксана, и ее муж, и знакомые. Маринка будет прекрасной женой. У нее прекрасные родители. У вас будет прекрасная семья. Другой такой прекрасной возможности может и не быть, а тебе уже тридцать шесть!.. И я решил, что они правы, я упущу последний шанс…
– Прекрасный, – подсказала Элли. – Последний и прекрасный.
– Все как будто ждали, что мы поженимся, и я это понимал. Теперь все ждут, что мы помиримся, и это я тоже понимаю.
– Если ты собираешься воссоединиться с супругой и усыновить ребенка тренера, скажи сейчас, – велела Элли, и Плетнев посмотрел на нее. И Нателла посмотрела на дочь.
У той горели щеки, и вид был воинственный.
– Собираешься – значит, я сразу же уйду и не буду тебе мешать. А не собираешься, значит, я выгоню их обеих пинками, если еще хоть раз они попадутся мне на глаза! Пока у тебя есть выбор.
Плетнев, не отрываясь, смотрел на нее, а она на него. Нателла притихла и, кажется, втянула голову в плечи.
– Я никому тебя не отдам по своей воле, – продолжала первобытная женщина, очень правильно выговаривая слова. – Но пока еще ты можешь от меня избавиться – по своей собственной воле!..
У Плетнева зашумело в голове, как будто он хватил изрядную порцию виски.
Он вдруг понял, что все всерьез и по-честному.
Она не станет путаться под ногами, если не нужна ему. Если нужна, она будет рядом.
Без вранья, сложностей, интриг и подводных течений. Все очень просто.
Так просто, как только может быть в дикой первобытности. В утонченной цивилизации все гораздо, гораздо сложнее!..
Ему очень хотелось насладиться мгновением. Потянуть. Задержать его.
Никто и никогда не собирался пинками вытолкать из его жизни тещу и жену, чтобы защитить его. Ему и в голову не приходило, что за него можно… бороться! Что за него можно… переживать.
– Элли, – сказал он, наслаждаясь, – я развожусь.
– Хорошо.
– Все давно закончилось. Ну, для меня-то уж точно!..
– До всех остальных мне нет дела.
– Я и не собирался мириться.
– Я все сказала, а ты все слышал.
– Да, – согласился Плетнев. – Слышал.
– Какие страсти, – пробормотала Нателла. – Я пропустила что-то важное?..
Они оба уставились на нее, а потом опять друг на друга.
– Если ты меня боишься, – заявила Элли, – я ничем не могу тебе помочь.
– Я ничего не боюсь, – ответил храбрый Плетнев.