Среди одичавших коней
Шрифт:
Через некоторое время из дома послышались громкие крики. Вилли Улла и Мемут Ресул о чем-то спорили и бранились меж собой.
Потом все вышли из дома, и офицер – как решил Бойко – сказал:
– Вилли Улла, ты пойдешь с нами.
Вилли Улла неопределенно чмокнул губами.
Всадники сели на коней и начали спускаться по каменистой дороге. Голоса и шум копыт понемногу затихли вдали.
«Бедный Вилли Улла, он арестован», – подумал Бойко.
Из осторожности, Бойко решил не покидать своего убежища до наступления темноты. Время тянулось медленно. Незаметно для себя, Бойко уснул.
Вдруг он почувствовал, что кто-то осторожно разгребает кучу.
– Кто здесь? – громко, спросонок, крикнул Бойко.
– Тише, – услышал он голос Вилли Улла. – Это я. Вылезай. Теперь никто не увидит.
– Тебе удалось бежать? – спросил Бойко.
– Зачем бежать, сам ушел. Пуд табаку обещал офицеру. Хороший табак, американ. Он отпустил. Виноградник больше стоит, чем пуд табаку. Теперь тебе нельзя оставаться здесь. Иди. Только в город не ходи и по дороге не ходи. Везде солдаты с ружьями стоят. Вот так иди, – и Вилли Улла показал рукою на восток. – Там лес, большой лес. Там не найдут…
– Спасибо, Вилли Улла, спасибо за все, – сказал сердечно Бойко, протягивая татарину руку.
– Ничего. Хорошо. Спасибо. Прощай.,. Подожди, я сейчас!
Вилли Улла бросился к дому и вернулся оттуда с небольшим мешком.
– Вот, возьми. Брынза [2] тут, лепешки. Кушай. Бойко простился с гостеприимным хозяином и побрел меж виноградников к черной громаде леса, видневшейся в горах на востоке.
II. Пещерный житель
2
Овечий сыр
Лес шумел. Ветер налетал порывами, трепал густые, темно-зеленые вершины буков и спешил к высоким северным соснам, росшим на скалистых утесах, и сосны, как будто в испуге, отшатывались от него. А ветер уже мчался дальше, срывался с утеса воздушным водопадом, разливаясь между татарскими деревушками, виноградниками и одинокими белыми дачами.
Сизая туча прикрыла еще не зашедшее за яйлу [3] солнце. Оттуда – со стороны тучи – от времени до времени доносились глухие раскаты грома. Приближалась гроза. Среди зарослей орешника испуганно пробежал заяц, спеша к своей норе. С тревожным карканьем, пролетела стая ворон. Все живое спешило укрыться от непогоды.
3
Яйла – значит «летнее пастбище». Местные жители, живущие в горах, так называют только вершинную площадь крымской горной цепи, где пасутся летом стада овец и лошадей. Но кроме такого нарицательного значения, слова «яйла» употребляется и как собственное имя Таврической горной цепи.
Низко опустив голову и выдвинув плечи вперед, один только Бойко шел навстречу ветру и буре, – дальше, как можно дальше от жилья, от этих уютных белых дач, красиво опоясавших берег моря. Чем глуше лес, угрюмее скалы, тем в большей безопасности он себя чувствовал. И только когда первые крупные капли дождя, пробившегося сквозь густую листву, упали ему на шею, Бойко подумал о том, что и ему пора позаботиться о защите от непогоды.
Он шел по косогору, поросшему густым буковым лесом. По левую сторону был отлогий спуск вниз. Справа громоздились уступами скалы, покрытые сосной и можжевельником. Сваленные бурей деревья и обросшие мхом огромные камни иногда преграждали ему путь.
Дождь все усиливался. Сухие русла горных речек ожили. Вода быстро наполняла их, бурлила у каменных преград и шумела мелкими камешками. Бойко с трудом перебрался через узкий, но глубокий ручей, прошел под проливным дождем лесную поляну и остановился перед бушующим потоком. Нечего было и думать перейти его. Камни и обломки деревьев как будто варились в этой кипящей массе, бешено вертелись и с грохотом низвергались вниз.
Бойко постоял в раздумье у потока и пошел обратно. Синие молнии сгущали тьму леса. Гром грохотал беспрерывно – над самой головой. При свете молнии, Бойко увидел, что небольшой ручей, который он только что перешел, также превратился в бушующий поток. Путь был отрезан. На поляне, где он стоял, не было даже густых деревьев, под ветвями которых он мог бы укрыться. И Бойко решил подняться вверх, к отвесным скалам, надеясь найти уступ, под которым можно было бы найти приют. Камни и потоки воды затрудняли путь. Цепляясь за кустарник, он поднялся на небольшую площадку, дождался, когда сверкнет молния, и увидел в ее трепещущем свете большую расщелину в скале. Он побежал к ней и, нагнувшись, вошел в пещеру.
Здесь было совершенно темно, но тепло и сухо.
– Прекрасно, – сказал вслух Бойко. – Лучшего ничего нельзя и ожидать.
– Кто здесь? – вдруг послышался голос из тьмы.
Даже неожиданное рычанье зверя не взволновало бы так Бойко, как эта заговорившая вдруг человеческим голосом темнота. Быть может, болезнь еще не оставила его, он промок, его лихорадит, и он снова бредит?…
В глубине пещеры зашевелилось, и кто-то опять спросил, возвышая голос.
– Кто там?
Нет, он не бредит. Это – живой человеческий голос. Пещера обитаема. Быть может, здесь поселился такой же скиталец… Но кто он? Друг или враг? И как ответить на его вопрос, чтобы не выдать себя?
.- Кто там, чорт побери? – в третий раз, уже сердито произнес голос неизвестного.
– Я, – ответил Бойко. Послышался короткий смех.
– Ну, теперь все ясно, – сказал насмешливо невидимый обитатель пещеры. – Если это вы, то входите, будете гостем. Вероятно, насквозь промокли? Сейчас зажгу огонь. Обсушитесь.
– Благодарю.
В углу пещеры послышалось шуршанье, потом шаги, – пещера, очевидно, была довольно глубокая.
В смехе незнакомца не было ничего угрожающего, но нервы Бойко были напряжены, – и он, услышав приближающиеся шаги, опустил руку в карман, где у него лежал револьвер, и отступил в сторону, чтобы его силуэт не был виден на фоне расщелины, служившей входом в пещеру. Некто подошел и чиркнул спичкой. Вспыхнувшее пламя осветило бородатое, как будто заспанное лицо человека. Налетевший порыв ветра погасил спичку. Незнакомец тихо, но энергично выругался.
– Спичек мало осталось, – сказал он, – и я зажигаю их редко.
Разгорелся костер, и Бойко, не вынимая руку из кармана, осмотрел пещеру. Она шла метров на пятнадцать вглубь, постепенно суживаясь. В самом широком месте пещера имела десять метров ширины и пять высоты.
Она, видимо, не была случайным приютом: у правой стены, в небольшой выемке, находилась кровать, сделанная из сучьев, покрытая мхом и сухими листьями. Серый, изорванный кусок материи – быть может, остатки шинели – служил одеялом. У изголовья кровати стояла винтовка. Старый шомпол был воткнут в расщелину скалы над костром. На шомполе висел солдатский котелок. Обитатель пещеры, несомненно, имел отношение к армии. Но какой армии: красной или белой? Был ли он, так же, как Бойко, случайно оторван от своих и отсиживался здесь в ожидании перемены, бежал ли с фронта, как дезертир, или, быть может, это был просто бандит, выходивший из своих лесов в смутные дни безвластья, чтобы пограбить и, как зверь, скрывавшийся в свою нору, когда власть – для него все равно какая – восстанавливала порядок?…
Бойко пытался разрешить этот вопрос, изучая внешность хозяина пещеры.
У него было грубоватое, обросшее рыжей бородой лицо, сонные, небольшие глаза. Не по плечам узкая, рубаха неопределенного цвета и широкие татарские штаны свидетельствовали о том, что этому человеку, вольно или невольно, не раз приходилось менять костюм. Ноги пещерного жителя были босы. Если сбрить эту бороду, оставить усы, то такое лицо можно встретить среди старых армейских капитанов. Но в настоящем виде его можно было принять за какого-нибудь рязанского мужика.