Среди пуль
Шрифт:
Колючий ветер на трассе. Колышется хлыст антенны. Он в головном бэтээре на бетонке по пути в Сумгаит. С ходу стальным жгутом колонна врывается в город, в смрад, в клокочущую толпу. У автовокзала камнями и палками теснят шеренгу солдат. Хруст и скрежет щитов, вопли и мат. Тупые пулеметные очереди. Каре бэтээров прикрывает скопление армян. На тюках, на цветных подушках сидят старики и женщины, с отрешенными лицами, с огромными, полными слез глазами. Он с автоматом обходит места погромов. На полу, среди осколков стекла изнасилованная мертвая женщина. Кровавые обрезки грудей, липкие дыры глазниц, вывернутые бугристые ноги. Ниже пупка, среди клейких волос и
Пронеслось и кануло в ужаснувшейся памяти. Красивый бар у стены. Дорогой торшер с абажуром. Синеватая струйка дыма, тянущаяся с конца сигареты.
– А если бы вам предложили создать службу безопасности лидера? Прикрывать штаб-квартиру. Сопровождать на путях следования. Обеспечить электронную защиту офиса. С этим вы сталкивались?
Белосельцев кивнул – да, с этим он сталкивался.
Он обеспечивал выезд генерала Варенникова в ущелье Саланг для встречи с полевым командиром. По обочине, пушками в стороны, стояли танки. Перекликались по рации высотные посты и заставы. Он сопровождал серебристую «Волгу», тревожно водил глазами, высматривая, не сверкнет ли на склоне тусклый металл, не блеснет ли на солнце бледная вспышка выстрела. Высокий, худой Варенников шел навстречу бородачу не таясь, в полевой генеральской форме. А Белосельцев, в тревоге, опасаясь подвоха, был готов стрелять по осыпи, по тени пролетной птицы, по цветущим кустам, по черной бороде моджахеда.
Или позже, в Карабахе, он подстраховывал Поляничко, когда тот, тяжелый и грузный, в прилипшей под мышками от пота рубахе, взгромоздился в люк транспортера. Они катили из Агдама вверх к Степанакерту, и весь путь до города был ожиданием взрыва и выстрела. Армяне, угрюмые, группами, с небритыми синеватыми лицами, казались врагами, по которым вот-вот начнет стрелять автомат.
Он рассказал об этом Белому Генералу, удивляясь свежести памяти, неисчезнувшему чувству опасности.
– Ну а, скажем, спецоперации… Устранение лица или объекта… С этим приходилось встречаться?
Устранение главаря, командира боевой группировки. Фотография кишлака с самолета – соты домов и наделов, клетки полей и садов, струйки арыков. Среди глиняных куполов и сушилен отмеченный крестиком дом – жилище муллы Насима. На бреющем, двумя вертолетами, уклоняясь от зениток душманов, прорвались в кишлак, отработали из всех установок. Смели глинобитный дом, взорвали стены и башни, спалили дворы и постройки. Прижимаясь к блистеру, он успел разглядеть – охваченная пламенем лошадь, и в седле, заваливаясь, скачет убитый наездник.
– Хорошо, – сказал Белый Генерал, докуривая сигарету. – Мне было интересно узнать. Я вам дам ответ. Не сейчас. Вы слышали, наш друг из «Русского золота» приглашает на презентацию. Там и увидимся, продолжим наш разговор.
Белосельцев кивнул. Он не рассчитывал на немедленный успех, но все же был разочарован. Белый Генерал обошелся с ним как с предметом. Осмотрел, изучил и отложил. Мог использовать его как сложный компьютер для решения уникальных задач. Или как взрыватель и капсюль для снаряда и мины. Худые пальцы аккуратно ввинтят его в металлический корпус заряда, а потом последует взрыв, клочья растерзанной плоти, и ему никогда не узнать, в чем был смысл операции, какого врага он унес с собой в смерть.
В комнату, где они завершали беседу, вошел охранник с мускулистым, бычьим загривком. От порога, перетаптываясь расставленными натренированными ногами, сообщил:
– Телевидение… Хочет снять крестный ход… Ихний режиссер хочет вам слово сказать…
– Зови! – оживился Белый Генерал, и в его холодных серых глазах от нетерпения впервые загорелся живой блеск.
В комнате появился полнеющий молодой человек с пухлыми вертлявыми бедрами. Он улыбался, бегал глазами по комнате, фиксируя убранство, ракурсы, источники света. Его курчавая голова крутилась, маленькие ручки жестикулировали. Белосельцев с мгновенным отторжением узнал в нем известного телеведущего, чьи передачи долгие годы оскорбляли и унижали армию, разъедали государство и в офицерской среде считались самыми мерзкими и непотребными на телевидении. Белосельцев помнил, как этот курчавый телеведущий в страшные дни августа, когда безвольные коммунисты отдали власть, когда шла охота на последних государственников и толпы на площадях ревели, требуя голов мятежников, этот телеведущий, азартный и потный, как спаниель, объявил с экрана телефон, по которому следует доносить на сторонников путча.
Теперь этот нагловатый, развязно-дружелюбный телеведущий стоял перед Белым Генералом, и Белосельцев испытывал к нему, как к врагу-победителю, отвращение, страх, любопытство.
– Уж вы меня извините, что я пожаловал прямо сюда, в вашу молельню. – Телеведущий говорил развязно, но и с легкой тревогой, пытаясь соразмерить свое превосходство с положением и ролью генерала. – Не вижу здесь образов, лампад и окладов. – Он насмешливо оглядывал бар, абстрактную картину и кинетическую скульптуру. – Лидер русских националистов – и среди этих европейских предметов?
– Разные люди приходят ко мне в гости. – Белого Генерала не обидела насмешка. Напротив, он с облегчением освободился от напряженной позы проповедника и вождя. – Здесь бывают послы европейских стран. Представители либеральной прессы. Я решил, что им будет легче в привычной для них обстановке. Не докучать им символами великой России, которые могут быть для них невыносимы.
– Ну для меня-то они выносимы! Я, как и вы, – русский патриот, – с веселой ухмылкой сказал гость, поворачивая курчавую голову в сторону Белосельцева, обезоруживая его, как ему казалось, своей белозубой улыбкой. – И все-таки ваш образ больше вяжется с киотами, иконами, православной молитвой. Я хочу вас снять во время крестного хода и показать моим зрителям: вот современный Минин! Вот нынешний князь Пожарский!.. Вы позволите мне снимать?
– Я не вправе вам запретить, – подхватывая его игривый тон, ответил Белый Генерал. – Впрочем, я знаю, каким выйду на вашем экране. Вы либо сделаете мне лошадиное лицо, либо смонтируете с Адольфом Гитлером, либо покажете в окружении безумных стариков и старух. Ведь вы пришли не для того, чтобы прославить русского национального лидера!
– Одно могу обещать, – строго, ибо речь шла о профессиональной чести, сказал телеведущий. – Я не ваш сторонник, у меня другие симпатии. Но я хочу, чтобы в моей передаче присутствовали все краски, все цвета. Как опытный человек, вы понимаете, что антиреклама – это тоже реклама!
– Поэтому я и пригласил вас снимать крестный ход. Пустил вас в мою резиденцию.
– Тогда, если вы позволите, мои операторы подхватят вас от самых дверей. Будут следовать по пути движения, и вы постоянно будете присутствовать в нашем кадре.
– Воображаю, во что вы меня превратите! – легкомысленно и светски рассмеялся генерал.
Когда телеведущий исчез, лицо генерала обрело прежнее надменно-величавое выражение. И Белосельцев испытал странное ощущение зыбкости и невнятности мира, в котором неразличимо слились враги и друзья.