Среди стихий
Шрифт:
Сам он на вершине Эвереста не был, пожертвовал личной славой ради успеха всей экспедиции. И первыми на Вершину Мира взошли шерп Тенцинг и новозеландец Хиллари.
С Тенцингом мы тоже встречались на Кавказе и очень подружились. Я принимал его в своем доме. Потом получил от него такое письмо:
Ассоциация шерпов-альпинистов
Тонга Роунд,
Дарджилинг
Западный Бенгал
Мой дорогой Джозеф!
Я вернулся в Индию 19 марта 1963 г.
Я получил очень большое удовольствие во время моей поездки в вашу чудесную страну и при восхождении с тобой на гору Эльбрус. Большое спасибо за подаренные мне кожаные брюки. Они мне очень нравятся.
Я надеюсь, что ты и Миша приедете в Дарджилинг в следующем сезоне. Как замечательно, что мы вместе поднимались на гору Эльбрус. Для меня это большая честь.
Посылаю тебе значки Гималайского института альпинизма "Дарджилинг" и нашей Ассоциации шерпов-альпинистов и надеюсь, что ты их получишь.
Искренне твой
Тенцинг Норгей.
Помню, тогда мы только познакомились и поднялись на плечо горы Чегет, чтобы оттуда рассмотреть Эльбрус, он обернулся к стене Донгуз-Орун и спросил Женю Гиппенрейтера: "А взял ее кто-нибудь?" Женя ему ответил: "Да. Вот эти два человека", - и показал на нас с Мишей. Мы стояли немного ниже по склону и в стороне. Тенцинг подошел к нам и обнял нас.
Самые большие вершины у нас в стране не превышают семи с половиной тысяч метров. И я, и Миша поднимались на них. Будь у нас восьмитысячники, мы, может быть, только высотными восхождениями и занимались бы, ибо стремились решать в альпинизме задачи самые сложные. А достойных стен у нас хватает. Мы занялись стенами.
Но многие технически очень сложные стенные восхождения я бы отдал за попытку подняться на восьмитысячник. Как мы с Мишей мечтали об Эвересте! Мы были включены в состав советской Гималайской экспедиции. Но она не состоялась.
Теперь уже многие альпинисты из разных стран побывали на Вершине Мира. Наши альпинисты достигли такого высокого класса, что им просто необходимо взойти на Эверест. Это дело престижа нашего альпинизма и всего нашего спорта.
Я полон сил, у меня захватывает дух при мысли: "Идти на Эверест!" Но мне уже не придется, я понимаю. Есть много сильных и молодых. И когда кто-то из них будет идти на Эверест, я буду тоже счастлив ***.
Миша
Я смотрю на фотографию Миши. Он без медалей, он не на фоне гор - за его улыбающимся лицом деревья в летней листве под ярким светом солнца. Миша в черкеске, на поясе у него кинжал, который он никогда не обнажал как оружие.
Это было в Сванетии, но я не помню, в какое именно лето. Он редко надевал черкеску. А это он надел костюм отца. Виссарион ведь был хорошим танцором и замечательным певцом. Он знал все старинные сванские песни. С ансамблем он не раз выступал в Тбилиси. И Миша так хорошо пел. Мы вместе с ним хорошо пели. Только древние стихи и музыка. Они вмещали весь мир, который мы видели с высоты и который оставался даже с высоты невидимым.
Мы вместе часто пели на остановках. Но когда по скалам шли, то вместе старались не петь. Это слишком опасно, песня заслоняет все, когда ее поешь вместе. А если сам, один, то можно видеть, думать, работать...
Много говорили и говорят о том, что Миша не испытывал страха. Разве так бывает?..
Когда мы с ним ходили в связке, он мне ничего не говорил о своем страхе, а я не говорил о своем. Напарнику в связке всего не скажешь. Нужно думать, что ему можно говорить, а что нет. Как жене, прежде чем рассказать что-нибудь, подумай.
Но потом, когда мы уже не составляли одну связку, то могли говорить о страхе как альпинист альпинисту.
Миша говорил мне и нашему общему другу Жоре Бараташвили, который не альпинист. "Не верь, - говорил он Жоре, - когда слышишь, что альпинисты не боятся. Если так, то я самый трусливый из них. Часто думаю, как бы не задрожали ноги. На сложных участках этого еще не было, но не могу отделаться от мысли, что страх ползет за мной по стене и ждет, как бы накинуться. Устаю от него. Бывают минуты, что думаю: спущусь и никогда больше не пойду. Потом отдохну, и все забудется. А горы тут как тут, стоят, только облака идут мимо. Никуда мне от гор не уйти..."
Кажется мне, что и для Миши, как и для меня, сложный горный маршрут был единственным местом в мире, где удавалось по-настоящему расправить плечи, по-настоящему вздохнуть грудью.
В 1969 году мы задумали очень сложный маршрут. Пик Коммунизма с одной стороны срезан стеной. Плато хребта Академии наук лежит на высоте вершин Эльбруса. С этого плато встает стена еще на два километра вверх почти до самой вершины. Эту стену мы решили пройти. Это было бы самое значительное из всех наших восхождений. Если бы оно состоялось.
В штурмовую группу вошли: Михаил Хергиани, Джокия Гугава, Джумбер Кахиани, Томаз Боканидзе, Рома Гауташвили и я. Руководил штурмовой группой Миша.
На душе у него было тогда неспокойно. Он был уже очень знаменит. И как это бывает, к знаменитому человеку стало приходить много людей с просьбами помочь в делах, защитить в обидах. Миша, который всю жизнь стремился помочь человеку прежде, чем его об этом попросят, очень переживал. Люди были уверены в его могуществе. Но что может сделать альпинист на равнине? Он ведь только в горах незаменим.
В то время мы жили с Мишей далеко друг от друга. Он жил в Тбилиси, заканчивал институт физкультуры. Я по-прежнему в Терсколе, где работал инженером по технике безопасности Высокогорного геофизического института.
Когда в шестьдесят четвертом году нам с Мишей предложили переехать в Тбилиси, а нашлась там квартира только одна, для него, то он мне сразу сказал: "Уедем отсюда, Иосиф, будем снова вместе". А я ему: "Миша, как ты знаешь не хуже меня, в Сванетии, когда кто-то строит дом, люди мирятся. А в городах, как ты знаешь не хуже меня, люди, получая квартиры, частенько ссорятся. Может быть, кто-то хочет нас поссорить? Но ты должен остаться в Тбилиси и учиться в институте. А это ... что тебе дают, не коснется нашей дружбы". Но мне хотелось ему сказать: "Ты прав, Миша, давай уедем отсюда".
Не сказал.
В последний раз Миша был у меня в конце шестьдесят восьмого года. Он был грустный, и в этот раз мы с ним говорили о многом личном, что останется между нами.
Последнее письмо я получил от него в Терсколе. Послано оно из Тбилиси 8 мая 1969 года. Написано на грузинском языке и хранится у меня. Вот его перевод:
"Здравствуй, уважаемый Иосиф, желаю здоровья!
Когда здоровье есть, то остальное можно сделать. Вот и давай постараемся, чтобы еще раз народ о нас заговорил. Теперь о делах. 1 июня все должны быть в Тбилиси и пройти медицинскую комиссию. Потом едем в альплагерь "Айлама", где проведем сборы. Отсюда уже каждый участник должен выехать с полностью подогнанным снаряжением.