Срединное море. История Средиземноморья
Шрифт:
Здесь не место рассказывать историю Христофора Колумба и его эпического странствия. Однако оно все-таки имеет значение для нашего повествования благодаря тому воздействию, которое оказало на судьбы Средиземноморья. Всего за пять лет до отплытия «Ниньи», «Пинты» и «Санта-Марии» Диаш обогнул мыс Доброй Надежды; всего шесть лет спустя, 20 мая 1498 г., его соотечественник Васко да Гама бросил якорь в Каликуте (Кожикоде) на Малабарском побережье Индии. Приезд да Гамы не ознаменовался практическим успехом: никто не хотел покупать дешевые товары, привезенные им с собой, и он, по-видимому, восстановил против себя принимавших его местных жителей — что было вовсе не нужно — своей надменностью и обидчивостью. На обратном пути неудачи также преследовали его. Он пропустил период муссонов; из его матросов 30 человек умерли от цинги; один корабль разбился, и мы даже не знаем даты его возвращения в Лиссабон. Но когда он вернулся, его ожидал восторженный прием. Он не только обнаружил путь в Индию, целиком пролегавший по морю, но и доказал, что португальские корабли могут — пусть и едва-едва — доплыть туда и вернуться обратно.
До тех пор когда путь вокруг мыса Доброй Надежды стал использоваться регулярно, прошло еще более ста лет; в течение всего XVI в. средиземноморское судоходство оставалось оживленным. Но отныне его судьба была
194
Папа постановил, что католические короли получают все открытые сейчас или в будущем земли и острова к западу от линии от одного полюса к другому, находящейся к в ста лигах к западу от Азорских островов и Островов Зеленого Мыса. Земли к востоку от этой линии отходят к португальскому королю (благодаря этой уступке португальский король смог претендовать на Бразилию). Это решение было закреплено условиями Тордесильясского договора 1494 г. между двумя странами.
То, что внезапное открытие океанов с обеих сторон нанесло средиземноморской торговле, как оказалось впоследствии, смертельный удар, стало ясно далеко не сразу. Постепенно, однако, все поняли, что — по крайней мере с коммерческой точки зрения — Средиземное море, так сказать, превратилось в болото. К востоку от Адриатики проплыть теперь было трудно, и плавание было сопряжено со значительным риском. К западу на море все еще господствовали итальянцы, но в те дни французы сочли, что их северные порты на Ла-Манше приносят куда большую выгоду, нежели Марсель и Тулон, тогда как у Испании, вступавшей в годы своего величия, имелась более выгодная и легкая добыча. И должно было пройти еще целых триста лет, чтобы был построен Суэцкий канал, и чтобы Средиземноморье вернуло себе прежнее значение главной торговой артерии мира.
Как и прежде, оно оставалось местом сражений. Для Италии 1492 г. также стал важнейшей вехой: скончались Лоренцо Медичи (Лоренцо Великолепный), правитель Флоренции, и, всего через три месяца, папа Иннокентий VIII. Лоренцо теперь помнят главным образом как покровителя искусств, однако во многом его заслугой является и сохранение шаткого равновесия, существовавшего между итальянскими государствами; поддержав союз Флоренции, Милана и Неаполя, он создал центр притяжения для малых государств — таких как Мантуя и Феррара — и некоторых частей Папской области. Он также держал под контролем опасные амбиции Венеции. С его смертью и переходом власти к его беспомощному сыну Пьеро этому сдерживающему влиянию пришел конец. При всей своей развращенности и склонности к непотизму папа Иннокентий также стоял за мир; Родриго Борджиа — испанец, пришедший ему на смену — заботился лишь о собственной выгоде. Италия вновь оказалась беззащитной перед лицом внешних сил, и нападение не замедлило произойти.
Причиной войны стал Неаполь. Хотя он по-прежнему считался частью территории Сицилийского королевства, фактически он был отчужден от острова еще со времен Сицилийской вечерни, когда владыки из дома Анжу были изгнаны правителями Арагона и удалились на континент. В 1435 г. линия Ангевинов прервалась со смертью королевы Иоанны II, и трон на континенте, в Неаполе, оставленный ей родственникам Ангевинам, оказался захвачен Альфонсо Арагонским, который правил островом. Таким образом, два королевства в конечном итоге объединились, но каждое сохраняло свои, лишь ему присущие особенности, а после смерти Альфонсо в 1458 г. они вновь оказались отделены друг от друга, так как материковая часть перешла к его внебрачному сыну Фердинанду. [195] В наследство Фердинанд получил то, что по всем показателям по-прежнему представляло собой средневековую монархию. Здесь все так же господствовали феодальные принципы, а о муниципальных свободах (вспомним модель, распространенную на севере Италии) никто и слыхом не слыхивал. Подданные боялись и ненавидели короля — жадного, безжалостного, но одаренного человека; те же чувства питал к нему и его сын Альфонсо, взошедший вслед за ним на престол в январе 1494 г. Но внук узурпатора и сын незаконнорожденного, по общему мнению, вряд ли мог претендовать на трон. Позиции Альфонсо были весьма уязвимы, и вызов последовал 1 сентября 1494 г., когда двадцатидвухлетний король Франции Карл VIII (историк г. Фишер описывает его как «безнравственного молодого человека, горбуна, чье психическое здоровье вызывает сомнения») вторгся в Италию с армией численностью около 30 000 человек, дабы самому, в качестве потомка Карла Анжуйского, занять неаполитанский трон. В одно мгновение двухсотлетняя вражда дома Анжу и дома Арагона вспыхнула вновь.
195
Не следует путать с Фердинандом Испанским, мужем Изабеллы.
Карл обладал внешностью, неожиданной для энергичного молодого вояки-авантюриста. «Его величество, — сообщал венецианский посол [196] в том же году, — мал ростом, плохо сложен, лицом уродлив, с тусклыми глазами, близорук; нос его слишком длинен, а губы неестественно пухлы; рот всегда открыт. Он совершает руками судорожные движения, смотреть на которые в высшей степени неприятно, а речь его чрезвычайно замедленна». В его судьбе 1492 г. также сыграл важную роль: в этом году он освободился от жесткого контроля со стороны бывшей регентши — своей старшей сестры Анны де Боже. Она, конечно, никогда бы не одобрила приключений наподобие тех, навстречу которым сейчас отплыл ее брат; его министры также сделали все возможное, чтобы отговорить его от дела, правота которого у него не вызывала сомнений. Карл возражал, что не желает завоевывать чужую территорию, но хочет лишь установить власть над землями, принадлежащими ему по праву, а в их число, с его точки зрения, несомненно, входило и Неаполитанское королевство. Он приводил и еще один довод: в течение грех столетий с этим королевством ассоциировался титул короля Иерусалимского — титул, который даст ему авторитет, необходимый для того, чтобы (когда он благополучно закрепит за собой свои итальянские владения) начать и возглавить столь долго откладывавшийся Крестовый поход, о котором он мечтал.
196
Венеция имела при французском дворе посольство с 1478 г. — первое постоянное дипломатическое представительство, действовавшее за пределами Италии.
Начало экспедиции оказалось многообещающим. Карл вместе со своим троюродным дядей герцогом Орлеанским и его армией (входившая в ее состав кавалерия состояла из высшей знати и дворянства Франции) — швейцарскими алебардщиками и немецкими копейщиками, гасконскими лучниками и скорострельной легкой артиллерией — пересекли Альпы безо всяких затруднений, воспользовавшись перевалом Монженевр, в то время как тяжелую артиллерию на кораблях отдельно доставили в Геную. Милан, где правил блистательный и всемогущий Лодовико Сфорца, встретил его с энтузиазмом; то же случилось в Лукке и Пизе; во Флоренции, приветствуемый как освободитель доминиканским проповедником Джироламо Савонаролой, король воспользовался случаем и изгнал Пьеро де Медичи (не обнаруживавшего никаких качеств государственного деятеля, присущих его отцу Лоренцо). 31 декабря перед ним открылись ворота Рима, где напуганный папа Александр на короткое время укрылся в замке Святого Ангела, прежде чем неохотно прийти к соглашению с королем. Наконец 22 февраля 1495 г. Карл вошел в Неаполь, в то время как население, всегда считавшее враждебный Анжу дом Арагона не чем иным, как иностранными захватчиками, радостно приветствовало его. Соперники короля из дома Арагона бежали на Сицилию, и 12 мая Карл во второй раз короновался.
Он не задержался надолго в своем новом королевстве — фортуна изменила ему. Неаполитанцы, обрадованные тем, что избавились от арагонцев, вскоре обнаружили, что иностранные захватчики весьма похожи между собой. Среди населения малых городов также нарастала тревога, поскольку ему пришлось обеспечивать всем необходимым (непонятно почему) недовольных и зачастую распущенных солдат французских гарнизонов. За пределами Неаполитанского королевства люди также забеспокоились. Даже те государства — как в Италии, так и за ее пределами, — прежде с одобрением относившиеся к продвижению Карла, теперь спрашивали себя: как далеко намерен зайти молодой император? Фердинанд и Изабелла решили направить на Сицилию флот; император Священной Римской империи Максимилиан [197] , испугавшись, что успех Карла, в свою очередь, подтолкнет его к тому, чтобы потребовать его собственную корону, также начал приготовления; папа Александр, никогда не симпатизировавший Карлу, нервничал все сильнее; даже Лодовико Сфорца в Милане, к настоящему моменту встревожившийся так же, как и все, имел еще один повод для недовольства — продолжавшееся присутствие в близлежащем Асти герцога Орлеанского, чьи претензии на Милан, возможные благодаря его бабке, герцогине Валентине Висконти, были столь же сильны, сколь претензии Карла на Неаполь. В результате возникло то, что известно под названием Священной лиги, якобы мирной, но на самом деле имевшей одну цель — выдворить прочь нового короля.
197
Максимилиан так и не получил из рук папы корону империи. В 1508 г. он, однако, обнародовал Трентскую прокламацию, согласно которой получал право принять без коронации титул императора, на что неохотно согласился папа Юлий II.
Когда известие о лиге достигло Карла, находившегося в Неаполе, он впал в ярость, но не стал недооценивать опасность, с которой столкнулся. Всего через неделю после коронации он покинул свое новое королевство навсегда и направился на север. Проследовав по западному побережью полуострова вверх до Ла Специя, он затем свернул на горную дорогу, которая повела его через северные отроги Апеннин и вновь вниз, в Ломбардию. Даже в середине лета тащить тяжелую артиллерию через высокогорный перевал оказалось сплошным кошмаром. Подъем был, само собой, труден, но спуск — во много раз хуже; люди были полностью истощены, и иногда требовалось не менее ста человек (они связывались попарно), чтобы удержать тяжелую пушку и не дать ей упасть в пропасть, — замешкайся они, пушка утащит их с собой. Наконец 5 июля Карл увидел внизу маленький городок Форново и развернутые прямо за ним примерно 30 000 солдат лиги под командованием герцога Мантуанского Франческо Гонзага.
Все преимущества были на стороне армии Гонзаго. Численностью она превосходила французскую в соотношении три (а может, и четыре) к одному. Отдохнувшая, она не испытывала недостатка в провианте; у нее была масса времени, чтобы выбрать позицию и подготовиться к надвигающемуся сражению. Французы, напротив, были изнурены, голодны и не хотели драться. И все же они дрались, и король сражался так же храбро, как и все; произошедшее сражение стало самым кровопролитным из всех, которые видела Италия в течение двух столетий. Оно, однако, продолжалось недолго; по словам очевидца, французского посла в Венеции Филиппа де Коммина, все было кончено в четверть часа. Каким-то образом Гонзага удалось представить случившееся как победу и даже, вернувшись в Мантую, построить chiesetta di vittoria(«часовню в честь победы»), для которой он специально заказал Мантенье [198] запрестольный образ. Однако не все согласились с ним. Да, французы лишились своего обоза, однако потери их мало отличались от потерь итальянцев, чья попытка остановить врагов полностью провалилась. Последнее стало ясно, когда Карл и его люди продолжили свой марш в тот же вечер и благополучно достигли Асти всего несколько дней спустя.
198
Итальянский живописец и гравер, представитель Раннего Возрождения.