Срединное море. История Средиземноморья
Шрифт:
К концу месяца начался интенсивный обстрел. При этом использовались еще более мощные пушки, чем те, что обстреливали Константинополь: они способны были метать ядра почти трехфутового диаметра на расстояние мили (или даже большее). Турецкая армия теперь расположилась гигантским полумесяцем к югу от города; силы рыцарей были разделены на восемь «языков», каждый из которых отвечал за оборону своего участка стены. «Язык» Арагона вскоре стал подвергаться особенно сильному натиску, когда турки начали воздвигать напротив стены большое земляное укрепление, с которого они собирались вести огонь непосредственно по городу. Тем временем их саперы тоже не сидели без дела. К середине сентября худшие опасения рыцарей сбылись: под стеной образовалось примерно пятьдесят туннелей, проложенных в различных направлениях. К счастью,
Ближе к концу октября португалец, состоявший на службе у канцлера ордена Андреа д’Амарала (второго лица после самого командора), был пойман при попытке забросить (с помощью стрелы) во вражеский лагерь сообщение о том, что защитники находятся в отчаянном положении, и нет никакой надежды, что они еще долго продержатся. Вздернутый на дыбу, он сделал ошеломляющее признание: он действовал по приказу самого д’Амарала. Такому заявлению верилось с трудом. Многие, по-видимому, не любили канцлера за его надменность; он ожидал, что сам сделается великим магистром, и оттого также питал не лучшие чувства по отношению к де л’Иль Адаму. Но неужели он на самом деле предал орден, которому посвятил свою жизнь? Нам этого никогда не узнать. Подвергнутый суду, он не пожелал что-либо сообщить в свое оправдание; не произнес ни слова, даже будучи приведен на место казни, и отказался получить утешение даже от священника.
По сути своей, однако, сообщение португальца было правдой. К декабрю рыцари, что называется, дошли до предела. Более половины их воинов погибли или оказались выведены из строя и были совершенно не в состоянии сражаться. Хотя султан предлагал почетные условия сдачи, великий магистр долгое время отказывался их принять. Лучше, возражал он, пусть все рыцари до одного погибнут под обломками цитадели, чем сдадутся неверным. Но простые жители в конце концов убедили его, что если он продолжит сопротивление, результатом станет резня — перебьют и рыцарей, и простой народ. Итак, наконец де л’Иль Адам послал весть султану, приглашая его лично в город, чтобы обсудить условия перемирия, — и Сулейман согласился. Рассказывают, что, приближаясь к воротам, он отпустил свою охрану со словами: «Мою безопасность гарантирует слово великого магистра госпитальеров, более надежное, чем все армии мира».
Переговоры затянулись, но на следующий день после Рождества 1522 г. великий магистр официально заявил о своей покорности. Сообщают, что Сулейман отнесся к нему со всем уважением, которого тот заслуживал, воздав ему и его рыцарям должное за их стойкость и смелость. Через неделю, 1 января 1523 г., те, кто выжил после одной из величайших в истории осад, отплыли на Кипр. Есть свидетельства, что султан, глядя на их отправление, обернулся к своему великому визирю Ибрагим-паше. «Мне грустно, — промолвил он, — что я заставил этого храброго старика покинуть его дом».
Тем временем в Италии давняя борьба между Францией и Испанией продолжалась. Вернее было бы сказать «между Францией и империей», но подлинные интересы Карла на Апеннинском полуострове были связаны именно с его испанским наследством. Он получил Сицилию, Неаполь и Сардинию от своего деда Фердинанда и был решительно настроен передать их в целости собственным наследникам. Он не стремился приобрести какие-то дополнительные территории в Италии и радовался, что местные правители должны будут по-прежнему нести ответственность за свои государства; он принял меры, дабы они признали позиции Испании и относились к ней с должным уважением.
Французское влияние, однако, нельзя было терпеть. Пока король Франциск оставался в Италии, он создавал угрозу власти империи над Неаполем и значительно затруднял сообщение между империей и Испанией. Папство, изо всех сил старавшееся не дать ни одной из сторон чересчур усилиться, колебалось, решая, кого поддержать. Так, в 1521 г. между Карлом и папой Львом был подписан секретный договор; в результате этого соглашения объединенные папские и имперские силы вновь изгнали французов из Ломбардии, восстановив на миланском троне дом Сфорца в лице Франческо Марии, женоподобного сына Лодовико. Однако всего три года спустя, в 1524 г., новый папа Климент VII [207] , объединившись с Венецией и Флоренцией, вступил в такой же секретный союз с Францией против империи, и Франциск во главе армии численностью около 20 000 человек двинулся через перевал Монсени обратно в Италию.
207
Папа Лев X умер в конце 1521 г. Его преемник Адриан VI — голландец из Утрехта и последний неитальянец, занимавший престол Святого Петра вплоть до Иоанна Павла II, — протянул менее двух лет; его, в свою очередь, сменил двоюродный брат Льва Джулио деи Медичи под именем Климента VII.
В конце октября Франциск вернул себе власть над Миланом, а затем повернул на юг, к Павии, где оставался в течение зимы, безуспешно пытаясь отвести воды реки Тичино, чтобы взять город. Он по-прежнему находился там, когда четыре месяца спустя туда подошла армия империи. Ее вел не испанец и не австриец, а один из соотечественников Франциска — Карл, второй герцог Бурбон, один из самых знатных людей среди французской аристократии и наследный коннетабль Франции. Карл должен был сражаться на стороне своего короля, которому он приходился дальним родственником, но мать Франциска, Луиза Савойская, не сочла законным его право на наследство, и в порыве раздражения он поступил на службу к императору. Теперь Карл стал имперским главнокомандующим в Италии. Его армия встретилась с армией Франциска близ Павии, и во вторник, 21 февраля 1525 г., произошло сражение.
Битва при Павии считается одной из наиболее значимых в истории Европы. Возможно, она также была первой, продемонстрировавшей решительное превосходство огнестрельного оружия над пиками. Швейцарские наемники — на сей раз сражавшиеся на стороне французов — бились доблестно, но их вооружение, хотя и грозное, не могло соперничать с испанскими пулями. Когда сражение закончилось, французская армия оказалась полностью уничтожена: примерно 14 000 солдат — французов и швейцарцев, немцев и испанцев — остались лежать на поле боя. Франциск, как обычно, проявил отменную храбрость: после того как под ним убили лошадь, он продолжал сражаться пешим, пока наконец его не одолела усталость и он вынужден был сдаться. «Все потеряно, — написал он матери, — кроме чести — и моей шкуры».
В качестве пленника его отослали в Мадрид, и Карл V вновь стал господином Италии. Решающий характер победы поверг в трепет весь полуостров, ситуация на котором определялась (или казалось, что определяется) политическим равновесием. Однако у императора были свои тревоги. Восемь лет назад, в 1517 г., Мартин Лютер прибил свои Девяносто пять тезисов к церковным вратам в Виттенберге, через три года после этого публично сжег папскую буллу, гласившую о его отлучении, наконец, в 1521 г. на Вормском соборе открыто поднял знамя восстания против папы и императора. Единственное, на что можно было надеяться, чтобы успокоить его, с точки зрения Карла, состояло в созыве общецерковного собора для обсуждения реформ. Но какая польза от такого собора, если делегаты из Франции и союзных с ней государств не приедут?
Затем не следовало упускать из виду Сулеймана. Новость о падении Родоса облетела Запад, наполнив сердца ужасом. Куда, спрашивали друг друга люди, султан нанесет новый удар? Несомненно, он будет продолжать свой натиск на силы христианского мира. Как можно его сдержать? Единственное средство — всеобщий Крестовый поход во главе с императором, поддержанный всеми христианскими государствами. Но как в нынешних обстоятельствах убедить Франциска Французского поддержать подобное начинание? Как организовать такой поход, когда Европа разделилась и ее государства столь яростно борются между собой?