Средневековые тени
Шрифт:
И ушелъ.
А на завтра пришли четыре солдата, взяли Жака Магро, положили на носилки и отнесли въ Камбрэ, на Проклятую площадь, гд казнятъ смертною казнью. И видлъ Жакъ Магро, какъ палачъ вздернулъ Mapiю на веревку, и читалъ ярлыкъ на вислиц:
— Распутница, душегубица и чародйка.
И умеръ Жакъ Магро, и солдаты оставили тло его валяться на площади, какъ падаль. Вскор напала на Камбрэ лютая болзнь. Дти пухли горломъ, сгорали въ жестокомъ жару и умирали.
— Колдовство, — кричалъ народъ. А Жанъ де-Мавуази ходилъ по домамъ и говорилъ:
— Поврьте: это — чародйка Марія Магро встаетъ изъ земли, пожираетъ
И пошли духовенство и судъ, и вырыли тло Маріи Магро, и отлучили ее отъ жизни вчной, и сожгли трупъ на костр, и пепелъ развяли по втру. И вся Фландрія проклинала Mapiю Магро, и странныя сказки пошли по стран объ ея блуждающемъ безобразномъ призрак-пожирател дтей. И имя Mapiи Магро навсегда осталось пугаломъ и ругательствомъ во Фландріи.
Вотъ когда Жанъ де-Мавуази весело потеръ свои красивыя, блыя руки и сказалъ:
— Ну, кажется, теперь я доказалъ, что умю мстить, и отомстилъ хорошо.
Посл того онъ ухалъ въ городъ Маріенбургъ, къ великому магистру, въ рыцарскій орденъ, чтобы биться съ язычниками, и былъ честный рыцарь. Литовцы убили его каменнымъ ядромъ въ лобъ и вс о томъ очень жалли. Онъ могъ бы быть комтуромъ и не оставилъ потомковъ. Господи, спаси его душу.
2. СИМОНЪ ПРОКЛЯТЫЙ
Монсиньоръ Гюи Виллерсъ-де-Утрео, старый воинъ, храбро дрался съ неврными въ Палестин. Не спроста попалъ онъ въ крестовый походъ — по обту, за здравіе единственной дочери своей, красавицы Алисы Виллерсъ-де-Утрео, данному, когда бдняжка болла тяжкою болотною лихорадкою.
Какъ вернулъ Богъ здоровье дочери, сиръ Гюи распродалъ почти половину своихъ земель, вооружилъ, на вырученныя деньги, восьмерыхъ дюжихъ молодцовъ и отбылъ. Дочь онъ поручилъ Петру Бометцу, своему старому капеллану, человку святой жизни и испытанной врности. Кром того, онъ поставилъ свои имнья подъ покровительство Воссельскаго аббатства, которому подарилъ за то изрядный кусокъ земли.
Четвертый годъ рыцарь сражался въ Святой Земл, а дочери его — на родин — было худо. Чуть ухалъ старый Гюи, набросились на его землю разбойники — сосдніе дворяне. Грабили безъ стыда и совсти все, до чего рука хватала, и не было на нихъ ни суда, ни управы. Потому что сюзеренъ страны, монсеньоръ Алларіи, дряхлый архіепископъ Камбрейскій, умлъ читать только нравоученія, а его отчаянные вассалы не очень-то боялись и петли.
Долго пили сирота и опекунъ ея горькую чашу обидъ и притсненій, — наконецъ, слышитъ Петръ Бометцъ: вернулся въ свои владнія Гильомъ сиръ де-Коньикуръ, могучій и честный герой, другъ императора Фридриха I, братъ по оружію сира Гюи изъ Утрео. И поклонился Бометцъ сильному сосду защит, и отвчалъ монсеньоръ де-Коньикуръ:
— Привези Алису въ мой замокъ. Вчнымъ спасеніемъ клянусь, что осушу слезы дочери крестоносца, и — горе негодяю, который посметъ тронуть ея земли. Назови меня послднимъ подлецомъ и предателемъ, если я и жена моя, благородная Изабелла де-Бетанкуръ, не примемъ ее, какъ родную дочь, и не дадимъ ей всего, что прилично двиц высокаго происхожденія.
Вотъ повезъ Петръ Бометцъ Алису въ замокъ Гильома де-Коньикуръ. Такъ какъ путь лежалъ недалеко, то хали
И, — не дозжая замка, на лсной троп, - два пьяныхъ всадника загородили имъ путь. Одинъ былъ рыцарь, а другой — его ловчіи. Еле держались они на сдлахъ отъ вина и заговорили къ капеллану и спутниц его безстыжія рчи. Когда же монахъ укорилъ ихъ и требовалъ свободнаго пути, негодяи сбросили его съ коня. Петръ Бометцъ ударился теменемъ о пень и, не пикнувъ, умеръ. А бдняжку Алису разбойники утащили въ лсъ. На завтра нашли въ трущоб ея трупъ; она была обезчещена, и на горл ея зіяла глубокая рана.
Народъ говорилъ:
— Знаемъ, чей тутъ грхъ. Это сработали пьяница Симонъ — недостойный сынъ Гильома де-Коньикуръ — и его дьяволъ-конюхъ Амальрикъ. Недаромъ видли ихъ вчера, какъ они, будто черти, въ перепуг мчались на взмыленныхъ коняхъ изъ лса къ замку.
И окружилъ народъ замокъ де-Коньикуръ, и требовалъ мести.
И, такъ какъ они очень шумли, грозили топорами и вилами, бросали въ стны замка камнями и грязью, то убійцы очень испугались. Они велли поднять крпостные мосты, запереть ворота, протянуть цпи и разставить рогатки. Народъ же, видя это, еще больше убдился въ преступленіи и, выставивъ впередъ носилки съ двумя мертвецами, взывалъ о мести.
— Сиръ Гильомъ де-Коньикуръ, дай стран правый судъ. Сиръ Гильомъ де-Коньикуръ, покажи, что нтъ пристрастія въ твоемъ рыцарскомъ сердц.
Тогда вышелъ къ народу самъ старый честный сиръ Гильомъ де-Коньикуръ — одинъ, безъ панцыря и opyжія, и плакалъ надъ трупами, и клялся отомстить преступленіе безпощадною местью. И народъ разошелся, успокоенный, потому что зналъ, что слово сира Гильома твердо.
Задрожалъ Симонъ, какъ отецъ позвалъ его на расправу. И сталъ онъ тянуть алое вино, чтобы возвратить себ храбрость. И, опьянвъ, пошелъ къ отцу. А негодный конюхъ Амальрикъ прокрался, слдомъ за нимъ, въ покой сира Гильома де-Коньикуръ, спрятался за колонну и слушалъ.
Такъ говорилъ сыну сиръ Гильомъ де-Коньикуръ и трясся отъ гнва.
— Ты убійца, подлецъ и предатель. Ты годенъ только на то, чтобы убивать поповъ по дорогамъ, насиловать двчонокъ по лсамъ, да удирать отъ мужиковъ, когда они грозятъ теб дреколіемъ, бросаютъ въ тебя камнями и грязью. Не рыцарскія шпоры приличны теб теперь, а тонзура монаха. Ступай, постригись и проведи въ покаяніи остатокъ преступныхъ дней. Проклятъ ты мною и на этомъ, и на томъ свтъ. Ничего ты отъ меня не получишь. Все свое имущество я жертвую Воссельскому аббатству — на вчный поминъ по душамъ двицы Виллерсъ де-Утрео и капеллана ея, неправедно тобою убіенныхъ.
Спьяну, Симонъ расхрабрился и сталъ наступать на отца и кричать:
— Этого ты не сдлаешь. Я не позволю. Этого не будетъ.
А старикъ вспылилъ и ударилъ его по лицу перчаткою. Тогда Симонъ выхватилъ кинжалъ, а конюхъ Амальрикъ выскочилъ изъ засады и набросился на сира Гильома де-Коньикуръ съ боевою скирой. И убили они стараго рыцаря вдвоемъ, — сынъ и слуга, — и, отрезввъ только посл преступленія, стояли въ безуміи, не зная, что теперь длать.
Амальрикъ предложилъ:
— Бросимъ его въ ровъ, съ подъемнаго моста. Никто не увидитъ насъ, кром часового, а этого убрать будетъ уже мое дло. Когда трупъ найдутъ, мы скажемъ, что сира Гильома убили вассалы двицы Виллерсъ де-Утрео, въ отмщеніе за гибель своей госпожи, и вс намъ поврятъ.