Средневековые тени
Шрифт:
1. КАКЪ ПРЕЖДЕ МСТИЛИ
— Покричи еще, сорванецъ, покричи, покричи у меня. Вотъ — придетъ Mapiя Marpo и возьметъ тебя въ мшокъ.
Такъ унимаютъ во Фландріи капризныхъ ребятъ, когда они орутъ во весь ротъ, и нтъ на нихъ никакого угомона. И рдкій баловникъ не стихаетъ посл угрозы. Дитя робко прячется въ юбки матери и лепечетъ:
— Я больше не буду. Не надо, не зови Марію Магро.
Марія Магро — не бука, не кикимора, ни итальянская, ни брокенская вдьма, ни какое-либо другое фантастическое чудище изъ дтскихъ сказокъ. Фламандцы — народъ положительный, и дти у нихъ положительныя.
Mapiя Магро — фигура историческая. Она жила въ XIII вък, и ужасная жизнь ея кончилась ужасною смертью.
Отецъ ея, Жакъ Магро, былъ дворянинъ и разбойникъ. Впрочемъ, по тому грозному времени, это — плеоназмъ. Если не каждый разбойникъ былъ дворяниномъ, зато каждый дворянинъ былъ разбойникомъ.
Единственною хорошею чертою въ тогдашнемъ обиход разбойниковъ-дворянъ было — что, весьма усердно враждуя между собою за право добычи, кому рзать купечество и прочій не-дворянскій народъ, они, въ ярой ненависти своей, незамтно перерзали другъ друга.
Магро рзались съ де-Мавуази. Въ одинъ грозный день, Жакъ Магро взялъ штурмомъ замокъ Жана Мавуази, убилъ врага и — весь еще въ крови — осквернилъ на труп Мавуази жену его, тяжелую въ послднемъ мсяц. Несчастная разршилась отъ бремени мальчикомъ и умерла. Предсмертный ужасъ матери отразился на тл младенца: на груди у него оказалось родимое пятно, красное, какъ кровь, въ вид руки, сжатой въ кулакъ.
По непостижимому недоразумнію, Жакъ Магро не догадался размозжить ребенку голову. Кто-то изъ родни Мавуази взялъ дитя къ себ на воспитаніе. Мальчика окрестили и назвали по отцу Жаномъ. Онъ выросъ, узналъ исторію своихъ родителей и сдлался оттого очень задумчивъ. Съ двнадцати лтъ онъ только и мечталъ, что о мести.
Его одобряли, но находили, что онъ слишкомъ медлитъ. А юноша, возражая, повторялъ:
— Зато я вамъ покажу, какъ люди мстятъ.
Когда чортъ старетъ, онъ идетъ въ монахи. Вступивъ въ пожилые годы, Жакъ Магро разорился, потерялъ въ чумную эпидемію жену и дтей, кром одной дочери Маріи, принялъ эти несчастія за насланіе Божіе и сигналъ къ раскаянію, — и удалился отъ мipa. Монашескаго сана его, какъ злодя съ слишкомъ кровавымъ прошлымъ, не удостоили. Онъ выстроилъ себ пустыньку, на краю болота въ Селл — вблизи проклятаго урочища, прозваннаго Дырою въ Адъ, — и жилъ отшельникомъ, труся смерти, воздыхая и молясь. Дочь его Марія жила при немъ.
Марія была двушка красивая, рзвая, небольшого ума и легкомысленная. Отецъ любилъ ее безъ памяти, а ей, конечно, было скучновато хоронить молодость среди болотныхъ тумановъ Дыры въ Адъ, и хотлось ей и себя людямъ показать, и самой людей посмотрть. Привязанность къ отцу долго сдерживала ея легкомысліе. Но однажды въ пустыньку зашелъ на ночевку молодой пилигримъ, писаный красавецъ собою. Марія влюбилась въ него, по первому взгляду, по уши. Проснувшись на завтра утромъ, Жакъ Магро не нашелъ въ пустыньк ни гостя, ни дочери. А на стол лежалъ кусокъ пергамента, писанный киноварью, точно красною кровью:
— Если хочешь знать, кто взялъ дочь твою въ любовницы и увелъ отъ тебя, такъ это я, Жанъ де-Мавуази, сынъ Жана де Мавуази, убитаго тобою.
Старика разбилъ параличъ. Онъ еле-еле оправился и жалко доживалъ свой одинокій вкъ, не двигая одною рукою, волоча онмлую ногу.
Минуло два-три года. Ни о Жан де-Мавуази, ни о Маріи Магро не было
Въ одну ночь разбойники напали на пустыньку Жака Магро, связали отшельника и стали допрашивать, гд деньги. Привела негодяевъ женщина — пьяная, полуголая, развратная баба, кричавшая сиплымъ голосомъ ругательства, богохульства и скверныя слова.
— Я вдь помню, Феликсъ, — говорила она атаману, — у него были деньги. Старикашка пряталъ ихъ въ землю, подъ уксуснымъ боченкомъ.
И съ дикимъ хохотомъ кричала несчастному Жаку Магро:
— Не дурачьтесь, родитель. Показывайте, гд ваши сокровища. Али не узнали? Въдь это я — ваша дочка, Марія, — пришла къ вамъ за своимъ приданымъ.
Старикъ вглядлся въ вдьму и изпустилъ ужасный вопль: въ ея чертахъ, искаженныхъ виномъ и болзнями, онъ, дйствительно, увидлъ личико своей Маріи, еще недавно такое милое и невинное. Отъ волненія у него отнялся языкъ. Онъ страшно глядлъ и не въ силахъ былъ произнести ни слова.
Но Марія сказала:
— Нтъ, папаша. Это — дудки. Вы у меня заговорите и даже запоете.
И она, разувъ его, собственными руками воткнула ему между ножными пальцами горячіе угли съ очага и, взявъ мхи, раздувала накалъ, чтобы не гасли. Мясо трещало, смердло и лопалось, а мученикъ ревлъ нечеловческимъ голосомъ, но словъ у него не было. Негодяйка со своими приспшниками мучила его цвлую ночь, и только заря прогнала гнусную шайку въ ея трущобы.
А къ вечеру того же дня, въ пустыньку чуть живого Жака Магро зашелъ пилигримъ. Ничутъ не удивило его жалкое положеніе отшельника, и не подалъ онъ помощи бдному старику, а слъ у ногъ его и долго смотрлъ на него съ свирпою улыбкою.
Потомъ сказалъ:
— Ну, что? Какъ понравилась теб твоя дочка, Mapiя Магро? Неправда-ли, я воспиталъ изъ нея премилое созданіе?
Больной затрясся всмъ тломъ, а пилигримъ продолжалъ:
— Она, какъ ты видлъ, любовница атамана Феликса Воловьей Кожи. Промышляетъ воровствомъ, — когда случится, убійствомъ, — гадаетъ, торгуетъ приворотными зельями, ядами и длаетъ женщинамъ выкидыши. Теб, конечно, очень пріятно быть отцомъ такой дочери, Жакъ Магро?
— Кто ты? — нашелъ въ себ силы простонать мученикъ. Пилигримъ разстегнулъ свой балахонъ и гордо показалъ знакъ кроваваго кулака на косматой груди:
— Я Жанъ де-Мавуази, сынъ Жана де-Мавуази, убитаго тобою.
Долго и безпощадно издвался онъ надъ старикомъ, язвя и сожигая его словами больше, чмъ Марія жгла раскаленными углями.
Наконецъ, всталъ и говоритъ:
— Я вижу, ты мало внимателенъ ко мн. Извиняю теб, потому что, кажется, эта втреная дрянь, Марія, поступила съ тобою очень грубо, и ты жестоко страдаешь. Общаю теб, что твое несчастіе не останется безъ отмщенія. Я донесъ суду, гд скрывается шайка Феликса, и великій прево уже выслалъ отрядъ арестовать злодевъ. Ты будешь имть удовольствіе видть, какъ станутъ вшать твою непокорную дочь, и, надюсь, это зрлище порадуетъ твое родительское сердце.