Смычок с шабаша

Не бывало на свт скрипача искусне Матвя Вильмара. На свадьбахъ сидлъ онъ за почетнымъ столомъ, и молодая подавала ему самые вкусные куски со своей тарелки [1] . Никто не зналъ такихъ любопытныхъ исторій, такихъ пріятныхъ псенъ — никому не затять шутки веселе Матвя Вильмара.

Въ Офен свадьба была — веселая свадьба. Шелъ плясъ до вторыхъ птуховъ. Въ полночь Вильмаръ взялъ скрипку подъ мышку и молвилъ хозяевамъ:

— Доброй ночи! прощайте!

— Полно, кумъ! Ночь темна, сквозь кусты свищетъ втеръ, морозъ выяснилъ небо звздами; путь твой лежитъ лсною тропою, а у нашего лса недобрая слава: и волки въ немъ водятся, и бродятъ злые люди, и колдуны слетаются на шабашъ.

— Когда у человка въ живот бутылка добраго вина, — что ему морозъ и втеръ? Изъ матераго дуба вырубленъ мой дорожный посохъ, шести вершковъ длиною его наконечникъ изъ кованой стали: убгутъ отъ него и волкъ, и разбойникъ. А колдуновъ — милости прошу на встрчу: я радъ сыграть имъ на своей старой скрипк. Потшалъ я свадьбы людскія — распотшу и чортову свадьбу. Пусть сравнятъ проклятые, кто лучше владетъ смычкомъ — ихъ адскіе скрипачи, или старый Матвй Вильмаръ изъ Гесдена!

Туча затмила звзды. Втеръ качаетъ деревья.

Зври воютъ въ лсу. Хорошо-бы, старый скрипачъ, быть теперь въ Офен и лежать въ согртой постели.

Что за огонь мелькаетъ вдали? То шалашъ лсника: онъ приметъ и обогретъ Матвея Вильмара.

— Слава Богу! — воскликнулъ скрипачъ и захлопалъ иззябшими руками.

Но огонь потухъ въ то-же мгновенье. Разсвирплъ Матвй и крпко стукнулъ о земь тяжелою палкой.

— Ахъ, ты, чортовъ сынъ! сказалъ онъ, — и въ туман опять забрезжила искра.

Скрипачъ зашагалъ на огонь и видитъ: стоитъ дивный замокъ. Краснымъ свтомъ озарены стрльчатыя окна, и быстро скользятъ по нимъ черныя тни.

— Славный дворецъ, клянусь сатаной! Но — убей меня громъ, коль я его вижу не впервые! А вдь мн семьдесятъ лтъ, и каждая пядь земли знакома мн въ нашемъ околотк… Видно, сбила меня съ пути темная ночь, и перешелъ я рубежъ и забрелъ въ сосднее графство. Но — какъ-бы то ни было — я долженъ войти: ночь холодна, а тамъ — я слышу, гремитъ веселая музыка, и люди лихо танцуютъ. Эй, стражъ съ сдой бородой! Затруби въ звонкій рогъ, открой ворота скрипачу: онъ не будетъ у васъ лишній.

И въ замокъ вошелъ онъ, и стало ему тепло, и благородное общество онъ увидлъ. За столомъ сидли одни, поглощая драгоцнныя яства и ароматныя вина; другіе играли — кто въ кости, кто въ безикъ; а больше всего было танцоровъ, — и такъ вс топали и вопили они, что земля тряслась подъ ногами.

— Почтенный господинъ! вы всхъ выше головою, и вс кланяются вамъ въ поясъ! Если вы хозяинъ этого замка, позвольте заблудившемуся бдняг, старому скрипачу, провести ночь гд-нибудь въ уголк подъ вашимъ кровомъ.

— Охотно, любезный скрипачъ. Эй, пажъ! возьми его веселую скрипку и повсь на золотой гвоздь — на самое видное мсто!

Ухмыляется пажъ, и — странное дло! — гд пальцы его коснулись скрипки, осталось черное пятно, точно по дереву лизнуло пламя.

— Славно играютъ ваши музыканты, рыцарь, — и добрые у нихъ инструменты!.. Но если-бы мн такую скрипку, какъ у вашихъ молодцовъ, — посмотрлъ-бы я: кто изъ нихъ сыграетъ лучше Матвя Вильмара.

— Скрипокъ у насъ — большой запасъ! поди и возьми любую у любого.

— Слышишь ты, музыкантъ, что велитъ господинъ? Отдай мн свою скрипку, потому что она мн больше всхъ по вкусу!..

Но музыкантъ молчитъ, какъ нмой, и водитъ смычкомъ по струнамъ — не хочетъ слушать Матвя Вильмара. Трижды повторилъ Вильмаръ свою рчь и все не дождался отвта.

— Глухъ ты или нмъ, дуралей? или ты упрямый неслухъ господской воли?

И разсердился Вильмаръ, и вырвалъ у музыканта смычокъ, тянется уже и за скрипкой.

— Не глухъ я и не нмъ, Матвй Вильмаръ, и худо будетъ мн, если я не послушаю словъ господина. Но лучше-бы теб не трогать смычка: врь, онъ не принесетъ теб счастья.

Очень удивился Вильмаръ.

— А кто ты такой, музыкантъ? откуда ты меня знаешь?

— Взгляни мн въ лицо, Вильмаръ: разв я такъ измнился? Вдь я Варнава Малассаръ — твой старый учитель, и всего-то тридцать лтъ, какъ меня закопали въ могилу…

Отскочилъ Матвй Вильмаръ, какъ отъ огня, ноги его подогнулись, колна застучали одно о другое, и жалобно закричалъ онъ:

— Пресвятая Богородица, помилуй!

И пропалъ весь нечистый замокъ, со всею музыкою и со всми бсами.

Подъ вислицею Матвя нашли, подъ вислицею, гд качался казненный грабитель. Въ глубокомъ обморок лежалъ оцпенлый старикъ, крпко сжимая въ рук блый смычокъ чудесной работы. А скрипка его и старый смычокъ болтались надъ его головою. Не на золотомъ гвозд висли они: къ большому пальцу висльника прицпилъ ихъ злой духъ, — и хохотали надъ Матвемъ собравшіеся люди.

— Спасибо, что вы меня отогрли, друзья, дали мн водки и привели меня въ чувство. Но все-же, никому не скажу, что было со мною этою ночью!

Къ колдуну идетъ онъ — къ потайному колдуну, бросателю порчи.

— Кумъ! не правда ли этотъ смычекъ похожъ, какъ дв капли воды, на берцовую кость мертвеца? На немъ стоитъ ваше имя. Сдается мн, что вещь — ваша. Я поднялъ ее на дорог, - возьмите жь и спрячьте ее, пока никто не видалъ.

Какъ въ лихорадк, затрясся колдунъ.

— Охъ, пропала моя голова! Кумъ Матвй, вы узнали секретъ, за который меня сожгутъ живымъ на базар.

— Ни за что на свт не хотть бы я вамъ принести столько зла! Владйте вашимъ смычкомъ, куманекъ: я съумю молчать, гд его нашелъ и васъ встртилъ…

— Ахъ, кумъ Матвй! Вы возвратили мн жизнь. Чмъ отблагодарить мн васъ за доброе дло? Назовите мн вашихъ враговъ: я пущу порчу на ихъ скотъ, поселю нечистыхъ въ ихъ дома, нашлю на нихъ самихъ сухотку и трясовицу, — вы и не замтите, какъ избавитесь отъ всхъ своихъ лиходевъ.

— Спасибо на добромъ слов, куманекъ. Но у меня нтъ враговъ, и сохрани меня Богъ желать зла своимъ ближнимъ!