Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства
Шрифт:
Введенное на протяжении XVI в. в ряде стран новое уголовное законодательство (Constitutio criminalis Carolina, 1532 г., в Империи, королевские ордонансы 1539 и 1570 гг. во Франции, уголовный ордонанс 1570 г. в испанских Нидерландах), в отличие от средневекового, допустило пытку, которая в процессах о ведовстве стала главным и решающим средством воздействия на подсудимых.
На допросах присутствовал палач, обвиняемым демонстрировались орудия пытки, и нередко одной угрозы их применения оказывалось достаточно для того, чтобы жертвы сделали свои «признания». Наиболее часто практиковавшееся пыточное средство — связывание рук обвиняемого за спиной и подвешивание за руки; к ногам привешивали груз, вес которого в случае запирательства увеличивали. Применялись и иные виды пыток.
Наряду с пыткой, которая должна была заставить жертву процесса признаться в связи с дьяволом, применялись и другие процедуры установления ее ведьмовской природы. На теле обвиняемой выбривали все волосы, и врачи с помощью иглоукалывания искали места, нечувствительные к боли: наличие таких точек служило свидетельством того, что к ним прикасался черт и, следовательно, обвиняемая — его служанка. «Испытание слезами» заключалось в том, что обвиняемой читали отрывок из Библии, и если она не плакала, то считалась виновной (на этом основании была обвинена, в частности, мать Кеплера). Упорное отрицание обвиняемым лицом связи с дьяволом также могло быть истолковано как ее доказательство — это нечистый препятствует открыть правду. Подсудимую взвешивали на весах, так как вера в способность ведьм летать предполагала наличие у них меньшего веса, чем у честных людей. Весьма распространено было испытание водой: связанную по рукам и ногам женщину бросали в воду, и если она не тонула, то это означало, что чистая стихия не принимает ведьму. Наконец, существовали «специалисты», которые якобы могли отделить ведьм от остальных по внешнему виду. Такой случай имел место в 1644 г. в Дижонском диоцезе, где некий сумасшедший ходил по деревням и с разрешения властей осматривал собранных для проверки крестьян; обвиненные им в колдовстве были подвергнуты испытаниям, и часть их была сожжена (141, с. 249).
Запуганные и сбитые с толку жертвы преследований, преимущественно неграмотные и изолированные от своей среды, подвергаясь изощренному умственному давлению ученых-юристов, которые руководствовались заранее подготовленной системой вопросов, нередко заимствованных из признаний, исторгнутых на более ранних процессах, как правило, не могли им противостоять. Признание в ведовстве и связи с дьяволом было обязательным условием осуждения, и тех сравнительно немногих обвиняемых, у которых, несмотря на жесточайшие пытки, выразительно именовавшиеся во Франции gehenne («пекло», «преисподняя»), не удавалось вырвать «признания», отправляли не на костер, а в изгнание.
Возникает естественный вопрос: почему религиозные и юридически образованные люди, превосходно понимавшие, что применение физических мук может исторгнуть у жертв любые, и в том числе самые фантастические, признания (а то, что это понимали, доказывается заявлениями критиков ведовских процессов, голоса которых раздавались и в XVI, и в XVII вв.), тем не менее видели в пытке вполне приемлемое и неизбежное орудие судебного разбирательства при обвинениях в ведовстве? Ссылки на жестокость, садистские склонности, на безответственность и безнаказанность судей ничего не объясняют. Для любого лица, которое расследовало подобное дело, были потребны какие-то высшие основания, для того чтобы оно могло применить пытку, и эти основания имелись. Прежде всего, сношения с нечистой силой и служение ей рассматривались тогдашними юристами и богословами в качестве исключительно серьезного преступления (en-men exceptum), как оскорбление божественного величества, и здесь никакие ограничения в отношении применения пытки не имели силы.
Но существовало и другое обоснование необходимости прибегнуть к пытке над предполагаемой ведьмой. Обратим внимание на то, что упорное отрицание обвиняемой ее связи с дьяволом только усиливало подозрения судей, мало этого, служило в их глазах доказательством существования подобной связи, и пытка возобновлялась и усиливалась. Дело в том, что лицо, которое подозревали в сношениях с нечистой силой, рассматривалось как одержимое ею. На протяжении всего Средневековья встречались люди, поведение которых внушало убеждение в том, что в них вселился бес, и слава многих святых основывалась на их способности изгонять бесов. Экзорцизм — рутина в истории церкви. Однако в Средние века изгнание беса обычно не сопровождалось пыткой. Теперь же именно этот способ стал правилом. Замешанная в ведовстве женщина отрицает в ходе судебного разбирательства свою связь с чертом потому, что она им одержима, следовательно, его нужно из нее изгнать, а для достижения этой цели к «сосуду», в котором скрывается бес, применяют самые жестокие меры. Пытка направлена, собственно, не против обвиняемой, а против засевшего в ней беса. Истязающие «ведьму» судьи мнят себя ее защитниками и прилагают усилия к тому, чтобы спасти ее из лап Сатаны. Пока он обитает в человеческой оболочке, он препятствует своей жертве сделать нужные судьям признания, — согласие же ее рассказать о шабаше, о полетах на него, о своих превращениях в какое-то существо, о совокуплениях с дьяволом, суливших ей, по тогдашним поверьям, не наслаждение, но лишь ощущение его ледяной плоти, наконец, о злодеяниях, которые она совершала по его наущению, означало, что экзорцизм осуществлен и бес покинул тело несчастной (116; 1 17).
Гонения на ведьм, прокатившиеся по всем странам католической и реформированной Европы, затронули их с разной степенью интенсивности и имели целый ряд региональных особенностей. Так, в частности, несколько особняком стоят судебные процессы над ведьмами в Англии. Ведовство рассматривалось здесь скорее как антиобщественное преступление, чем как ересь, и поэтому в судах выдвигались обвинения в причинении вреда определенным лицам и лишь изредка — в связи с дьяволом. Учение о шабаше, суккубах и инкубах и о способности ведьм изменять свой облик не пользовалось признанием. Главное же отличие Англии от других стран Европы в отношении к процессам над ведьмами заключалось в том, что к обвиняемым не применяли пытки.
Из стран континента охотой на ведьм особенно были охвачены Франция и Империя, но и здесь имелись свои различия. Канадский историк Л. Роткруг утверждает, что преследования ведьм, получившие в Германии наибольшее распространение, были спровоцированы церковными властями, прежде всего в епископствах — имперских княжествах, с тем чтобы сохранить контроль духовенства над религиозной жизнью подданных (201). Однако даже если согласиться с мыслью о намеренном разжигании этих гонений, остается открытой вся проблема готовности масс принять в них участие.
Преследования не шли постоянно, а, скорее, представляли собой чередование периодов обострения и спада. Точка зрения, согласно которой оплотом ведовской ереси были горные альпийские районы, населенные крестьянами, слабо затронутыми христианством (X. Тревор-Ропер), не подтверждается другими историками. Гонения на ведьм острее всего развертывались как раз в густонаселенных и развитых частях Запада.
Самый характер гонений был неодинаков в разных областях. Особо важное значение обвинения в сношениях с дьяволом имели во французских ведовских процессах. В одних случаях жертвами гонений пали единицы, в других возникали своего рода «цепные реакции»: сожжение одной или нескольких ведьм влекло за собой новые процессы над лицами, названными теми, кто уже был осужден. Имелись местности, в которых охота на ведьм вырвала из жизни такое количество женщин и мужчин, что целые деревни подверглись опустошениям, но это отнюдь не было общим правилом. В некоторых районах Юго-Западной Германии судебные чиновники в конце концов предприняли попытки приостановить преследования. Критик гонений Фридрих Шпее писал в 1631 г.: «Кому не ясно, что так может продолжаться без конца? Поэтому судьям не остается ничего другого, как прекратить процессы… иначе в конце концов им придется сжечь своих собственных близких, самих себя и весь мир…» (149, с. 123).
Ныне историки отказались от попыток хотя бы приблизител ь но определить общую численность жертв ведовских преследований — соответствующих данных нет. Часть судебных протоколов погибла безвозвратно, их бросали в огонь вместе с ведьмой, дабы изгладить о ней всякую память. Проверка показала, что заявления иных судей, будто бы они сожгли тысячи ведьм, — похвальба. Так, нет оснований верить на слово лотарингскому судье Николаю Реми, который утверждал, что казнил три тысячи ведьм в промежуток между 1576 и 1612 гг. (182, с. 123). Такого рода россказни представляют интерес, но не статистический, а психологический. Старое представление о «миллионах жертв» ни на чем не основано. Счет, по-видимому, нужно вести не на сотни тысяч («сто тысяч костров», по выражению Вольтера), а на десятки тысяч. Впрочем, сокращение возможного числа осужденных не умаляет чудовищности длительной эпидемии фанатизма и сопровождавших его расправ.
Дать убедительное объяснение столь сложному историческому явлению, как преследование ведьм, длившееся на протяжении жизни нескольких поколений, — задача исключительной сложности. Она и не решена. Как уже было упомянуто, ныне ученые более далеки от единства мнений, чем поколение назад. Однако в связи с новыми социально-антропологическими подходами к этой проблеме ряд историков склоняется к тому ее истолкованию, которое предложили К. Томас, А. Макфарлен и Р. Мюшембле.