Средний путь. Карибское путешествие
Шрифт:
Негр с разбитым лицом, высокий, похожий на тотем, стоял посреди комнаты ожидания. Рядом стоял низкий негр в коротких штанах, с длинными руками и большими глазами; время от времени он поворачивал голову, выражение глаз у него никогда не менялось, рот был открыт, большие неуклюжие руки сложены на груди. Толстый англичанин дал сигарету человеку с разбитым лицом и зажег ее. Это было проделано очень заботливо, и я задумался, что у них могут быть за отношения.
Пока что мы стояли подавленные, такие же тихие, как мигранты за ограждениями. Но уже пошел шепоток, разносящий слухи. Семьсот, тысяча, тысяча двести мигрантов прибыли на «Франсиско Бобадилья».
«Вам вряд ли захочется ехать со всеми этими вест-инд-цами, — сказали мне в агентстве. — Даже докеров тошнит, когда они спускаются с этих кораблей. А чтобы затошнило нашего британского докера — это нужно постараться».
«Франсиско Бобадилья» и в самом деле находился в ужасающем состоянии. У команды не было времени прибрать за семьюстами мигрантами. Краска облупилась, железо начало ржаветь. В каюте первого класса, такой тесной, что я мог открыть чемодан, только сидя на койке, повсюду комья пыли. Графин зарос грязью, горячая вода не текла, свет не включался. Я вызвал стюарда, и когда спустя изрядное количество времени он появился — старый, усталый человек, — я пожалел, что побеспокоил его. Я сказал ему только о свете и пыли. Он стал возражать, я настаивал, пришлось упомянуть и о горячей воде.
«Luego, luego» [8] , - сказал он.
Это слово казалось более резвым, чем ma~nana [9] . Когда через некоторое время я проходил мимо его каморки, то увидел, что он дремлет на стуле.
Но в этом были свои плюсы. На этом внешнем рейде пассажиров было немного, и большинство тех, кто выстроился вдоль палубных ограждений, пока мы двигались вниз по Соленту [10] , плыли вторым классом. Когда звучал гонг, они исчезали в своей столовой внизу. Пассажиров первого класса было всего девять, и мы расселись за тремя столами в углу большой ободранной залы.
8
Те-Солент — пролив, отделяющий остров Уайт от южных берегов Великобритании.
9
Завтра (исп.).
10
Сейчас-сейчас (исп.).
Усаживаясь, пожилой цветной мужчина заметил, просто чтобы начать разговор:
«Знаете, а многие эти черные парни на Тобаго чертовски умны».
Мы были в Вест-Индии. Слово «черный» имело точный смысл: я был среди людей, у которых глаз был наметан на все оттенки черного. И пожилому мужчине, цветному, то есть смешанных европейско-африканских кровей, с чертами и цветом кожи, приближающимися к европейским, ничего не грозило. Черных за столом не было. Жена цветного мужчины, сообщили нам, была испанкой, Коррея был португальцем из Британской Гвианы, а Филипп, происходивший из Тринидада, где у него был «маленький бизнес», мог вполне быть и белым, и португальцем, и цветным, и евреем.
«И многие черные парни из Б.Г. [11] тоже не дураки», — сказал Коррея.
Получил свою оценку и ум черных парней из Тринидада, с Ямайки
Коррея был маленьким лысым человеком. Он носил очки, имел острый крючковатый нос и потерял все зубы. Но когда-то он был голкипером. Голос у него был громоподобный.
11
Британская Гвиана — зд. и далее.
«Помнишь Скиппи?» — спросил он.
«Не помню, когда я последний раз видал Скиппи», — ответил Филипп.
«Ну, больше не увидишь. Схватил плеврит, сукин сын, и помер. Франки, и Берти, и Рой Уильямс. Все дали дуба, сукины дети!»
Официант, немолодой и печальный, не умел говорить по-английски.
«Нет, ты на это посмотри, а, — загрохотал Коррея, — и я четырнадцать дней должен торчать на этом пароходе. Эй, ты, слушай, парень, слушай. Хочу помидоров. Понял? Помидоров. Проблемы у меня с брюхом, — объяснил он нам.
— Понял? Моя. Хотеть. Помидоры. Моя хотеть помидоры. Прям не знаю, где они берут людей, которые не петрят по-английски».
Испанская леди не говорила по-испански, Коррея сам не говорил по-португальски. Вест-индцы говорят только по-английски и при встрече с иностранцами демонстрируют то же языковое высокомерие, что и все англоговорящие.
За соседним столом сидели молодая пара из Северной Ирландии и английская библиотекарша. Библиотекарша была расстроена. Она считала, что «Франсиско Бобадилья» — это круизный лайнер, и заказала билеты в оба конца. Только сейчас она узнала, что мы направляемся в Вест-Индию, чтобы забрать еще семьсот мигрантов.
Когда я спустился вниз, я увидел старого стюарда, выходящего из моей каюты с веником и совком. Он улыбнулся и заковылял прочь. Но пол оставался пыльным, графин оставался мутным, комья пыли по-прежнему лежали под койкой, горячая вода так и не текла. Однако пожаловаться я не мог: свет работал.
Рано утром на следующий день меня разбудил Коррея. Его каюта была через коридор. Он явился ко мне голым по пояс. Он пришел без очков, маленькое лицо выглядело изможденным, пробивалась щетина, редкие волосы были в беспорядке. Он обхватил себя руками.
«Ну, здорово, парень. Выспался? Дай-ка сигарету, а». Он взял из пачки сигарету и закурил. «У тебя такой вид, будто ты выспался, черт меня побери. А у меня, парень, была та еще ночка. Не хотел тебя раньше будить. Думал, дрыхнешь. Я, вишь, чемодан свой не могу открыть! Тот, где пижама, мыло, бритва, „Эно“ и всякое такое. Не хочешь попробовать?»
Холщовый чемодан был набит битком. Чудо, что Коррее удалось его закрыть.
«Я всеми этими чертовыми ключами по сто раз уже поковырял», — говорил он, сидя на койке, пока я возился с чемоданом.
Наконец мы его открыли — Коррея прыгал на чемодане, а я поворачивал ключ.
«Спасибо, старик, спасибо. Эх, парень, надеюсь, у меня не началась простуда. У тебя часом нету капли „Эно“ или „Эндрю“? Живот меня просто достал. Это все их проклятый завтрак macana. Ну, испанский корабль, это ты меня в первый и последний раз заманил!»
И все утро он ходил взад-вперед перед туалетами, курил, голова — как в глубоких раздумьях — опущена, галстук ослаблен, очки — на середине носа, руки в карманах. И всякий раз, когда я сходил вниз, он сообщал мне «о ходе работ».