Средство против шарлатана

— Сколько денег? — невнятно пробормотал худой, похожий на отшельника человек таким голосом, словно его мысли были заняты чем-то более возвышенным. В скромном черном одеянии ученого или священника он выглядел странно в безвкусной обстановке дешевой таверны. — У

За окнами лежала притихшая и сонная Жирона, терпеливо ожидая вечерней прохлады. В комнате было темно и душно, в воздухе еще витал густой запах пролитого вина и давно покинувших таверну пьяниц. Сквозь распахнутые ставни не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка, лениво жужжали мухи, словно у них не было сил. Родриге, хозяин таверны, потел и дремал в углу, не обращая внимания на единственных посетителей.

— И ты говоришь, что этого достаточно? — с презрением переспросил другой собеседник, позвякивая перед лицом своего спутника кошельком, полным монет. — Послушай, Гиллем, мой маленький скупой друг, даже в удачный день ты приносишь столько, что хватает лишь на комнату и тарелку супа.

— Это не так уж и плохо, — возразил Гиллем.

— Я говорю о золоте, глупец. Золоте. Таком его количестве, чтобы жить, как богачи.

— Ты безумец, — ответил Гиллем. — Возможно, в Жироне полно сытых купцов с женами, разряженными в шелка, но они не тратят свое золото на пустяки.

— Верно. А потому нам достанется больше.

Гиллем с сомнением покачал головой.

— Как мы до него доберемся?

— Это не твоя забота. Я знаю, у кого есть золото, и как его получить.

Гиллем подался вперед.

— Ты говоришь серьезно, — удивленно произнес он и добавил, прежде чем его собеседник успел ответить: — Насколько это опасно?

Собеседник искоса посмотрел на него странным взглядом.

— Это не преступление — украсть то, что уже было украдено, — сказал он.

Ученый нервно прикусил нижнюю губу, что рассердило его собеседника.

— Как мы это сделаем? — наконец спросил он.

— Мама! — позвала Мириам.

— Чего ты хочешь? — резко отозвалась Юдифь, жена врача Исаака. От природы она не отличалась кротостью, и все остатки терпения она уже полностью растратила сегодняшним утром. Лето немилосердно завладело сентябрем, и ей было жарко под темной накидкой. Тенистые оживленные улицы и сводчатые переулки Колла, богатого еврейского квартала Жироны, были похожи на огромный бассейн, нагретый палящим солнцем, которое уничтожало влажные испарения, поднимающиеся от рек. Взбираясь по крутой улочке, Юдифь тяжело дышала и обливалась потом.

У ее служанки Лии с утра сильно разболелась голова, и она слегла в постель. Кухарка Наоми заперлась в кухне, в ярости круша горшки и блюда, а Мириам повсюду следовала за матерью, требуя, чтобы ее развлекали. Всегда отменно организованное хозяйство Юдифь трещало по швам.

Во всем был виноват ее муж. Исаак, обычно всегда самый снисходительный, большую часть ночи провел у постели больного ребенка, и его собственное терпение почти истощилось. Он вернулся к завтраку голодным и испытывающим жажду. Юдифь выбрала для него самую аппетитную и сочную грушу.

— Больше ничего нет? — спросил он. — Неужели я должен поститься из-за небольшой жары?

Когда он произносил это, во дворе появилась Наоми, и обидные слова Исаака, обращенные к его жене, попали прямо в уязвимое сердце кухарки.

— Папа, — прошептала Рахиль, — Наоми стоит сзади.

Исаак, в ярости на себя за то, что из-за слепоты он допустил оплошность, резко встал из-за стола, покачнув кувшин с водой, и ушел в свой кабинет. Наоми — воплощение уязвленной гордости — заперлась на кухне и принялась грохотать посудой, превращая добротный каменный дом в настоящий ад. Поскольку Лия лежала в постели, а поваренок должен был поддерживать огонь в очаге, кухарка сделала из слуги Ибрахима мальчика на побегушках. Но когда его в третий раз подряд отправили на базар, от его обычного равнодушия не осталось и следа. Ибрахим явился к хозяйке, пылая праведным гневом. Двор не подметен, дом и кабинет хозяина — тоже; когда, интересно, он должен выполнять собственные обязанности? Юдифь удержалась от искушения выгнать всех слуг, за возможным исключением поваренка, которому уже пришлось принять на себя всю тяжесть ярости кухарки, и принялась улаживать дела. Она успокоила Ибрахима, пообещав, что сходит на базар сама, заставила свою дочь Рахиль привести в порядок постели, затем схватила за руку надутую Мириам и поспешно покинула дом.

— Ну, в чем дело? — поинтересовалась Юдифь у младшей дочери.

— Мама, почему я не могу ходить в школу вместе с Натаном? Папа говорит, что девочки тоже должны ходить в школу, как и мальчики. И мне уже семь лет. Здесь нечего делать, не с кем играть, и все на меня сердятся.

— Ты не можешь ходить в школу, и хватит об этом, — отрезала Юдифь. — Я больше не хочу говорить на эту тему. Если ты прекратишь ныть и попытаешься сделать что-нибудь полезное, никто не будет на тебя сердиться. А теперь поторопись. — Юдифь с суровым видом потащила девочку по главной улице квартала и вывела за северные ворота.

Они дошли до подножия холма, от которого дорога вела к храму, и тут Юдифь остановилась в тени, тщетно пытаясь хоть немного прийти в себя.

— Куда мы идем, мама?

— Скоро узнаешь.

Из-за высокой городской стены потянуло слабым ветерком с запада, и мать с дочерью ощутили запах закваски, горячего хлеба и специй. Юдифь плотнее притянула к лицу накидку, и крепко держа за руку Мириам, свернула на улочку, ведущую к пекарне. Они миновали корзины с хлебом у дверей и подошли к краснолицей женщине у разделочного стола, которая рассматривала объемистую горку свежего теста. Девочка — ученица лет десяти или одиннадцати, перекладывала буханки из печи на деревянные подставки в конце лавки.

— Доброе утро, госпожа Юдифь, — произнесла жена пекаря, удивленно поднимая голову.

— Доброе утро, госпожа Эсфирь, — ответила Юдифь, хмурясь и оглядываясь в поисках какой-то особенной круглой буханки, без которой, по мнению Наоми, не мог состояться сегодняшний ужин.

— Хорошая погода. Что я могу предложить вам из того, что не успел утром взять Ибрахим? — спросила Эсфирь, тактично напоминая жене врача, что у нее есть все сорта нужного ей хлеба, на случай, если она по рассеяности зашла в лавку. — Булочка со специями для проголодавшейся маленькой девочки?