Сроки службы
Шрифт:
– Завтра я ухожу в армию. Мне некогда искать покупателей. Считай это пакетной сделкой.
– Пакетной сделкой, – повторяет Эдди. – Хорошо.
Он снова осматривает пушку и кивает:
– Два продуктовых талона и две унции сухой канадской. Хватит на неделю или больше, если не станешь делиться с кем попало.
Я качаю головой.
– Без травки. Меня вышвырнут, если тест покажет наркоту. Четыре продуктовых талона.
Эдди медленно трет подбородок большим и указательным пальцами. Я знаю, что он понял, чем ответить на мое предложение,
– Три талона и десять таблеток – обычных лекарств, каких захочешь.
Я притворяюсь, что задумался.
– Три талона, пятнадцать таблеток, – говорю я.
– Заметано.
Эдди протягивает ладонь. Мы скрепляем сделку рукопожатием, и мой револьвер исчезает где-то под одеждой Эдди.
– Какие у тебя есть таблетки?
– Посмотрим, – говорит он. – Обезболивающие, антибиотики, от высокого давления, стимуляторы, немножко транков.
– Обезболивающие хорошие?
– Для головы и всякого такого. Если тебя подстрелят, – не пригодятся.
– Нормально, – говорю я. – Давай их.
Эдди копается в пальто, достает баночку с таблетками и отсчитывает пятнадцать штук мне в ладонь.
– Ну смотри, если они будут ненастоящими… – говорю я, ссыпая их себе в карман.
– Конечно, они настоящие, – говорит Эдди с легкой обидой в голосе. – У меня репутация, знаешь ли. Если кто получит подделку – он же больше ничего у меня не купит.
Он снова копается в кармане и эффектно, как выигрышную карточную комбинацию, предъявляет мне три продуктовых талона.
– Рад иметь с тобой дело, – говорит он, пока я убираю талоны.
– Еще увидимся, Эдди, – говорю я, зная без всякого сомнения, что этого никогда не случится.
Когда я вхожу в квартиру, мама отрывается от сетевого шоу.
– Как все прошло?
– Бестолково, – отвечаю я.
Подхожу к столу в общей комнате и высыпаю на него горсть таблеток. Мама осматривает их и поднимает бровь.
– Ничего противозаконного, мам, – говорю я. – Просто немножко болеутоляющих. Тебе должны пригодиться, для зубов.
Она наклоняется и собирает таблетки.
– Где ты достал их, Эндрю?
– Обменял кое-что.
Достаю из кармана продуктовые талоны и кладу перед мамой. Она наклоняется, чтобы их осмотреть, и закрывает рот руками.
– Эндрю! А это ты где взял?
– Я кое-что обменял, мам, – повторяю я.
Она поднимает талоны осторожно, словно боится повредить бумагу. За каждый из них можно получить продуктов на сто новых долларов в магазине за пределами КК. Правительство выпускает эти талоны ежемесячно, их раздают по принципу лотереи в укрепленных бетонных будках возле транспортных станций.
– Используй их или обменяй на что-нибудь, – говорю я. – Только смотри, чтобы у тебя их не выманили.
– Об этом не беспокойся, – говорит мама, собирая талоны и пряча в карман. – Полтора года нам не доставалось талона. Убить готова за кусочек хлеба с сыром.
Я готов уже наплести ей какой-нибудь чепухи о том, что я обменял на эти талоны, но она так обрадована, что не углубляется в подробности.
– Спокойной ночи, – говорю я, отправляясь в свою комнату. Мама улыбается мне, впервые за много дней.
Потом снова поворачивается к плазменной панели на стене, где тихо продолжается какое-то идиотское шоу.
– Эндрю? – говорит она, когда я касаюсь двери. Я оборачиваюсь, и она опять улыбается.
– Завтра с утра я постараюсь дойти до магазина. Может быть, нам удастся прилично пообедать перед твоим отлетом.
– Было бы хорошо, мам.
Япровожу свою последнюю ночь в КК Бостон-7, добивая заключительные пятьдесят страниц «Моби Дика». Завтра мне придется оставить электронную книжку здесь. Я читал «Моби Дика» уже раз десять или больше, но не хочу бросать сейчас, с вечной закладкой на том месте, где «Пекод» исчезает под водой.
«На второй день вдали показался парус, стал расти, приближаться, и наконец меня подобрал чужой корабль. То была неутешная „Рахиль“, которая, блуждая в поисках своих пропавших детей, нашла только еще одного сироту». [1]
Глава 2. Призыв
– Не делай этого, – говорит женщина.
Я – очевидная цель для протестующих, что собрались перед призывным пунктом. У меня в руке потрепанная сумка, и я обрил голову, чтобы армия не тратилась на мою стрижку.
1
Перевод И. Бернштейн.
– Простите, что? – спрашиваю я.
У женщины доброе лицо и длинные волосы, местами седые. Перед военкоматом стоит целая стая недовольных, они держат плакаты и скандируют антивоенные лозунги. Протестующие держатся подальше от дверей, которые охраняют два солдата в боевой броне, они же проверяют повестки у призывников. У солдат есть пистолеты и шокеры для контроля толпы, и хотя они не удостаивают демонстрацию даже взглядом, никто из протестующих не подходит к желтой линии, отделяющей военкомат от тротуара, ближе, чем на пять метров.
– Не делай этого, – повторяет она. – Им наплевать на тебя. Им просто нужно пушечное мясо. Ты погибнешь.
– Все когда-нибудь умрут, – говорю я. Это изречение звучит слишком пафосно даже для меня самого. Мне двадцать один, женщине, кажется, больше шестидесяти, и она наверняка знает о жизни и смерти куда больше меня.
– Не в твоем возрасте, – говорит она. – Они будут трясти перед твоим носом вкусной морковкой, но все, что ты от них получишь, – гроб, накрытый флагом. Не делай этого. Ничто не стоит твоей жизни.