Срубить крест (сборник)
Шрифт:
В кресле водителя, бессильно свесив руки, висел на ремнях Чередниченко. В луче фонаря сверкнули осколки каких-то приборов, заблестела лужица замерзшей жидкости.
Миронов понял, что они погибли. Мозг его продолжал машинально работать, подсчитывая жалкие остатки кислорода, измеряя километры пути по непроходимым горам, взвешивая все шансы «за» и «против». Но он уже понимал, что это ни к чему, и, только подчиняясь чувству дисциплины, воспитанному в нем всей предшествующей жизнью, вяло перебирал в уме бесполезные варианты спасения. Его
Этот стон прозвучал для Миронова, как самая сладкая музыка. Он открыл до отказа вентиль кислородного баллона Степана, а затем нажал на его поясном пульте голубую кнопку, отчего под шлемом Чередниченко лопнула маленькая ампула, и в его легкие хлынул живительный тонизирующий газ. Через несколько секунд Степан, пошатываясь, поднялся на ноги.
Еще ни разу в жизни у Чередниченко не было случая, чтобы он не выполнил поставленной перед ним задачи. И сейчас, как только оттаяло стекло гермошлема, он посмотрел на циферблат, вделанный в рукав скафандра. Часы показывали, что Лебединский уже давно находится в пути.
Он бросился к пульту и нажал клавишу хода. Что-то вздрогнуло в механическом сердце машины, ее опущенный нос немного приподнялся. Это было все.
Радость, охватившая Миронова, когда он почувствовал движение машины, была последним ударом по его до предела натянутым нервам. Он снова необычайно остро почувствовал, что заперт в железной скорлупке, брошенной на скалы за четыреста тысяч километров от родной планеты. Он уже не думал ни о Лебединском, которому оставалось жить считанные минуты, ни о своем товарище. Только одна мысль сверлила ему голову: ничего этого не случилось бы, продолжай они идти по дороге.
Остановившимися глазами он смотрел на Чередниченко. Тот что-то говорил ему, но Миронов не понимал ни слова.
Степан вынул из стенного зажима маленький аварийный баллон и прикрепил его у себя на груди. Большие заспинные баллоны сменить без посторонней помощи было трудно, но аварийный клапан на левом плече позволял при необходимости легко присоединять к скафандру любые баллоны.
— Через час вы начнете сигналить ракетами, — сказал он Миронову. — Каждые пять минут — ракета. Следите также за спутниками.
Немного неуверенными шагами он прошел по наклонному полу в конец салона и открыл стенной шкафчик. Миронов настороженно следил за ним, не понимая, в чем дело. Степан достал из шкафчика ракетный пояс.
Двадцатый век породил много новых технических видов спорта, стремительных, как само человечество. На смену привычным автомобильным и мотоциклетным гонкам, парашютизму и планеризму пришли водные лыжи и подводные скутера, полеты на воздушных змеях, реактивные лыжи. С развитием космонавтики тысячи людей стали увлекаться полетами на ракетных поясах.
Чередниченко был одним из первых чемпионов страны в новом виде спорта. Прыжки длиной в полкилометра
Владеть ракетным поясом умели все космонавты. Но на Луне пользоваться поясами избегали из-за трудностей в оценке расстояний — это могло привести к печальным последствиям. Не имея партнеров, Степан тренировался в одиночку, никогда не расставаясь с ракетным поясом. Притяжение Луны было в шесть раз меньше земного, и это позволяло ему совершать такие полеты, о которых на Земле не приходилось и мечтать.
Чередниченко привычным движением застегнул замки пояса. Только тогда Миронов понял, что сейчас останется один в разбитом вездеходе, среди непроходимых скал, и впереди его ожидает триста часов ледяного мрака.
«А как же я?» — с ужасом подумал он и сделал шаг к Степану, чтобы удержать его, но поскользнулся на ледяной корочке и упал навзничь, нелепо взмахнув руками. Степан нагнулся над ним и увидел сквозь стекло гермошлема его странные расширившиеся глаза. Будь у Чередниченко хоть немного времени для размышлений, этот взгляд заставил бы его задуматься. Но неумолимая стрелка отсчитывала уже не минуты, а секунды жизни Лебединского, и это было сейчас важнее всего на свете.
Степан протянул Миронову руку и помог ему встать.
— Я иду навстречу Лебединскому, — сказал он. — Через час подойдет «Кузнечик-3», и мы вернемся за вами. К этому времени выходите наружу с ракетницей. Не забудьте давать пеленги. «Потомак» уже близко, он поможет отыскать вас. Кислорода у вас достаточно. — И он повернулся к выходному люку.
Над разбитым «кузнечиком» горели равнодушные немигающие звезды. Чернильная мгла клубилась со всех сторон. Степан повертел головой, отыскивая Денеб. Вот он — светит как ни в чем не бывало…
На секунду Степану стало жутко. Он знал, что такое ночной полет. Едва поднимешься немного, сразу пропадут верх и низ и не будешь знать, куда ты летишь — прямо к звездам или стремительно падаешь на острые скалы. Он представил, как врезается в склон горы, и поежился.
Помедлив, он положил руки на рычаги управления ракетного пояса…
Этот полет, безусловно, был лучшим достижением Степана Чередниченко. Но он не попал ни в какие судейские протоколы. За него не полагалось грамот и наград. Тем не менее знатоки говорили, что Чередниченко побил все мыслимые рекорды на десятки лет вперед.
Сам Степан уверял потом, что полет был вовсе не трудным. Так это или нет, осталось неясным, потому что никто никогда не решился повторить его.
Продолжался он недолго. Через три минуты Чередниченко увидел под собой двойную цепочку огней и плавно опустился на дорогу, а затем на остатках горючего длинными прыжками помчался над дорогой, пока в ракетном поясе не кончилось горючее. Еще через десять минут он увидел в луче фонаря уродливого металлического паука, несущего в передних лапах человека в скафандре.