Шрифт:
Владимир ФИРСОВ
СРУБИТЬ КРЕСТ (сборник)
ОТ СОСТАВИТЕЛЕЙ
«Повесть хвалили все, но никто не печатал. Я понял, что трусость редакторов не перешибешь, и убрал «Луну» подальше…» — писал в свое время Владимир Николаевич Фирсов о собственном многострадальном произведении «Сказание о Четвертой Луне». Повесть, законченная автором в 1969 году, всего через три года после его дебюта в НФ, была напечатана лишь в 1993 (!), через шесть лет после смерти. Да и эта публикация стала возможна только благодаря настойчивости В.И.Бугрова — заведующего отделом
Все сказанное об издательской судьбе главных произведений Фирсова, можно распространить и на остальное его творчество. Единственный авторский сборник — «Звездный эликсир» — появился в 1987 году, через несколько месяцев после того, как писателя не стало. Дело в том, что окончив Московский полиграфический институт, долгие годы работая редактором в издательстве «Мир» и прекрасно ориентируясь в соответствующей духу того времени внутренней кухне, Владимир Николаевич не был склонен к компромиссам и категорически отрицал правку своих повестей и рассказов, не связанную с их литературными достоинствами.
Между тем, современный читатель, заново знакомясь с прозой этого самобытного автора, с удивлением обнаружит, что, оказывается, в отечественной фантастике 1970-х годов, совершенно справедливо считающейся эпохой застоя, имели место быть и социально-философский боевик с элементами мистики («Сказание о Четвертой Луне»), и космическая опера, изощренно сочетающаяся с героической фэнтези («Срубить Крест»), и жесткая НФ о нетривиальном контакте с Чужими («И жизнь, и смерть»). Кстати, эта повесть, опубликованная в ежегоднике «Фантастика 73–74», так и осталась единственным крупным произведением Фирсова, напечатанным сразу после написания. Отметим и тот факт, что составителем указанного сборника был все тот же В.И.Бугров.
За двадцать лет жизни в фантастике у писателя вышло в периодике и коллективных сборниках около двадцати рассказов. Тематика их была весьма разнообразна. Это освоение ближнего космоса (дебютный рассказ «Уже тридцать минут на Луне» (1966), «Бунт» (1966)) и далеких планет («Охотники за эликсиром» (1970)). Путешествия во времени также не обойдены вниманием (цикл о хронолетчике Росине и вариация на эту тему «Только один час» (1969)). Пути совершенствования человеческих возможностей В.Фирсов рассматривает в рассказах «Твои руки как ветер» (1975) и «Гений по заказу» (1986). Не чужды ему юмор и сатира («Бессмертие для рыжих» (1969), «Кенгуру» (1975)). Однако о чем бы автор ни писал, в какие бы глубины космоса или времени ни направлял своих героев, прежде всего его интересовали судьбы современников, их внутренний мир. Именно этим В.Фирсов остается актуальным до сих пор.
В соответствие с вселенской гармонией эта книга должна была выйти лет двадцать — двадцать пять назад. Но тогда — не сложилось. Мы, в силу своих возможностей, попытались ликвидировать этот пробел в картине мироздания, резонно посчитав, что лучше позже, чем никогда.
СКАЗАНИЕ О ЧЕТВЕРТОЙ ЛУНЕ
Покинув эту страну и плывя к югу по морю-океану, посетил я много островов и стран и побывал я на одном из островов, который называется Никоверан. Это очень большой остров — в окружности он добрых две тысячи миль, и у мужчин и у женщин здесь собачьи морды… Телом они сильны и в бою хитры, а сражаются голые, но заслоняются от врагов щитом, который защищает их с головы до ног. А когда берут пленников, за которых не могут получить выкуп, то тут же съедают их.
Он кидается к ней, раскрыв объятия. Он уже хочет прижать ее к груди, как вдруг яростный удар обрушивается сзади на его шею; ослепительно-белый свет с грохотом пушечного выстрела полыхает вокруг него — затем мрак и безмолвие!
Храм Солнца возвышался над площадью Справедливости массивной конической глыбой — ни дверей, ни окон, только тщательно отесанные, великолепно пригнанные друг к другу холодные шершавые камни, слагающиеся в гигантскую лестницу. В особо торжественных случаях ступени этой лестницы оживлялись белоснежными одеяниями жрецов, а на вершине храма появлялся сам Верховный Жрец, простирая к божеству свои длани. Сейчас гигантские ступени были пусты, потому что происходящее на площади было обычным, будничным явлением.
Противолежащая храму сторона площади была, по существу, торговым рядом, где торговали всем, что только можно продать. Здесь располагались большие и маленькие магазины, кабаки, лавки менял, цирюльни, казино, лупанарий, ломбарды, конторы писцов, синематограф, биржа труда, кафе, варьете и многие другие заведения, об истинной сущности которых можно было только догадываться. Длинная, уродливая цепь прилепившихся друг к другу зданий, составлявших этот ряд, разрывалась в центре величественной аркой, сквозь которую открывался вид на главную улицу столицы и на лежавший в конце ее императорский дворец.
Дворец этот был прекрасен. В противоположность угрюмому Храму Солнца он искрился и сверкал майоликой, глазурью и полированным мрамором, и только опытный взгляд мог заметить, что дворец неприступен, как крепость, что его стрельчатые окна — великолепные амбразуры, что окружающая его узорная решетка работы старинных мастеров не уступит по надежности двадцати рядам колючей проволоки.
Дворец казался вымершим — ни в окнах, ни на балконах не было никого, потому что происходящее на площади Справедливости никого не интересовало и во дворце.
На площади происходила казнь. Осужденного уже вывели на высокий помост и поставили на колени. Это был пожилой человек, скорее даже старик, одетый очень просто, почти бедно. Его лицо, которое в другое время могло выглядеть живым и умным, сейчас выражало тупую покорность судьбе.
Вокруг помоста бурлила возбужденная толпа, раздавались какие-то выкрики, смысла которых осужденный не мог уловить. Затем мощные динамики разнесли по площади голос судебного автомата, зачитывающего приговор. До сознания осужденного доходили лишь отдельные фразы, которые никак не связывались в единое целое. Голос у автомата был монотонный, равнодушный, и коленопреклоненный человек никак не мог поверить, что все происходящее имеет к нему самое прямое отношение. «Этот презренный небозритель преступно нарушил законы нашей Великой Империи, гнусно надругавшись над…» — монотонно бормотал автомат, пришепетывая и глотая окончания. Очевидно, магнитная запись в его речевых блоках не обновлялась давным-давно — то ли в целях экономии, то ли из-за отсутствия специалистов, которых почти всех по разным причинам обезглавили. «Когда же взошла Четвертая Луна, он осмелился выражать свою гнусную радость самым непристойным образом, голосом и телодвижениями восхваляя…» Обреченному вдруг захотелось крикнуть, что все это не так, что он свято чтит законы Империи, и только весть о сыне, первая за много лет, заставила его на миг забыться, но клейкая паста, которой палач набил его рот, намертво сомкнула челюсти, и он не мог издать ни звука, «…обнаруженные при обыске запретные приборы полностью изобличают злобный умысел и неопровержимо доказывают… Тем не менее осужденному предоставляется право опровергнуть… и он будет отпущен на свободу…»
Автомат умолк, и осужденный вдруг ощутил, что на площади стало необычайно тихо. Огромная толпа словно затаила дыхание. Он в изнеможении закрыл глаза, и ему показалось, что он снова стоит в темноте среди песков Западной пустыни, ожидая восхода Четвертой Луны… Стоящий рядом палач нетерпеливо шевельнул длинным мечом, хрустнули сжатые пальцы. Тогда он понял, что означает эта невероятная тишина, и в ужасе дернулся.
Он хорошо знал самый демократический закон Великой Империи, по которому каждому преступнику перед казнью давалась возможность спасти свою жизнь. Для этого надо, было только крикнуть: «Я не виновен!» — и его тут же освобождали. Он не раз видел подобные казни — и радовался, что улики неопровержимы, потому что еще ни один преступник де посмел солгать перед лицом народа, чтобы спасти свою презренную жизнь… Только теперь он понял, что спасения нет, но все же попытался выдавить из склеенного рта спасительные звуки. Потом голова его бессильно поникла, и он уже не слушал, что бормотал шепелявый автомат, и не видел, как палач поднял хорошо отточенный меч. «Да здравствует Солнце!» — заверещал вдруг фальцетом автомат, меч описал стремительную дугу, и голова казненного покатилась по помосту, выбрасывая струю крови.