Срывайте маски!: Идентичность и самозванство в России
Шрифт:
Новый закон оказал поразительное влияние на число разводов. В Москве перед войной ежегодно разводились 10-12 тысяч пар. Во время войны это количество сократилось до 4 тысяч в год в 1943 и 1944 гг., а в 1945 г., после введения в действие нового закона, стремительно упало до 679 (менее 6% от цифры 1940 г.). В 1947-1948 гг. ежегодно совершалось от 4 до 5 тысяч разводов, в 1949-1950 гг. — до 7-8 тысяч, но только в 1960-е гг. их число сравнялось с показателями за 1940 г. {582} По всему Советскому Союзу количество разводов снизилось от 198 400 в 1940 г. до 6 600 (около 3%) в 1945 г. и к 1948 г. возросло до 41 000 {583} . [211]
211
Отметим, что в Москве в конце 1940-х гг. совершалось значительно больше разводов, чем в Советском Союзе в целом: количество разводов в Москве за 1948 г. составляло 40% от показателей 1940 г., тогда как по Союзу — 20%.
Судя по материалам латвийского партийного архива, после
212
Сами дела не были доступны исследователю, расчет сделан по архивной описи (с благодарностью Александру Лившину за помощь). Число заявителей, чья половая принадлежность не поддавалась идентификации по фамилии, — 40 чел.
213
К. П. Горшенин замечает, что одно из самых распространенных средств избежать уплаты алиментов — «прекратить связь с семьей и скрывать свое местонахождение».
Одна из особенностей закона 1944 г. заключалась в том, что, требуя от лица, добивающегося развода, серьезных обоснований своей просьбы, чтобы суд мог ее удовлетворить, он не пояснял, какие именно основания считаются достаточно вескими [214] . В подавляющем большинстве случаев, когда на развод подавал мужчина, настоящей причиной, по-видимому, служило желание жениться на другой женщине (с которой заявитель чаще всего уже сожительствовал и имел ребенка). Но иногда заявители ссылались на разнузданное поведение жены (которая, к примеру, «оскорбляла и угрожала застрелить» мужа) или ее неверность {587} . [215] Бывало, муж утверждал, что отдалился от жены из-за ее культурной отсталости. «Я квалифицированный инженер.
214
Как говорит В. Тадевосян (Социалистическая законность. 1944. №11. С. 41), закон 1944 г. «не перечисляет причин, служащих основанием для расторжения брака. Суд решает этот вопрос в индивидуальном порядке с учетом обстоятельств».
215
Суд этому утверждению не поверил, придя к выводу, что на самом деле заявитель добивается развода, потому что живет с другой женщиной.
Я вращаюсь в культурном обществе, — писал в заявлении о разводе некто Ф. — Мои друзья — инженеры, шахматисты — часто бывают у меня дома. Я шахматист-любитель. Моя жена — отсталая, некультурная личность. Она работает поварихой. Она не только художественную литературу не читает, но даже газеты читает очень редко. Она не умеет играть на пианино, понятия не имеет о шахматах и не интересуется ими. Мне стыдно перед товарищами за такую жену. Прошу расторгнуть наш брак»{588}.
В последнем случае суду было сравнительно легко принять решение: он отказал инженеру Ф. в разводе {589} . [216] Но другие дела могли быть очень сложными, и особенно потому, что закон не конкретизировал основания для расторжения брака. Один ученый-правовед, анализируя 400 бракоразводных дел, рассмотренных за первый год применения закона, заключил (с одобрением), что суды, очевидно, считают адекватным основанием для развода взаимное согласие сторон, хотя порой не спешат расторгать брак в спорных случаях, когда есть маленькие дети, в остальном же трудно установить, какими критериями они руководствуются {590} . Экспертные заключения юристов в 1946— 1947 гг. рекомендовали развод, если брак явно и окончательно распался [217] или если он был заключен формально, но не повлек за собой подлинных супружеских отношений [218] . Супружеская измена сама по себе не считалась основанием для расторжения брака (правда, когда ее совершала жена, а не муж, к ней относились серьезнее), но, если неверный партнер фактически вступал в новый гражданский брак и у него рождался ребенок, развод ему обычно давали {591} . В 1946— 1947 гг. Верховный суд рассматривал апелляцию по одному делу, касавшемуся высокопоставленной персоны (генерала и члена Академии наук). Суд низшей инстанции не удовлетворил его заявление о разводе, потому что этому противилась жена и в семье был ребенок (для заявителя — приемный). Однако Верховный суд пересмотрел это решение на том основании, что жена стремилась сохранить не столько брак, сколько права на имущество мужа, супруги не имели общих детей, а от нового («счастливого») союза генерала уже появился на свет один ребенок и ожидался второй {592} .
216
Расследование, проведенное судом (или прокуратурой?) обнаружило, что эта пара жила в браке двенадцать лет и имела троих детей. Жена пять лет содержала мужа, выдвиженца из рабочих, пока тот учился. Когда суд разъяснил, что у Ф. нет оснований просить развода, «Ф., смущенный, забрал заявление и попросил у жены прощения».
217
Например, в деле пары, которая разошлась в 1944 г., поделив совместно нажитое имущество и договорившись, что двое детей останутся с отцом (Судебная практика Верховного суда СССР. 1946-1947. Вып. 9. С. 7).
218
Это может означать отсутствие консуммации брака: суд пришел к выводу, что «фактическое отсутствие брачных отношений» является основанием для расторжения брака, но в комментарии к решению не говорится о половых отношениях, основное внимание сосредоточено на том, что супруги живут в разных квартирах и у них обнаружилось «большое несходство характеров» (Там же. С. 7-8).
Положение осложнилось в 1949 г., когда Верховный суд СССР решил, что суды низшей инстанции чересчур либеральны в вопросе о разводе. Число разводов действительно стало резко расти, хотя все еще не достигало довоенного уровня: в 1949 г., несмотря на предполагаемое влияние июльского решения Верховного суда во второй половине года, в Москве совершилось разводов на 63% больше, чем в 1948-м {593} . [219] И, по-видимому, стремительное падение их числа в первые послевоенные годы объяснялось не столько отрицательными вердиктами судов, сколько тем, что запуганные граждане не решались подавать на развод [220] . Верховный суд вознамерился изменить ситуацию. Суды, объявил он, ошибаются, если полагают, будто «желание супругов расторгнуть брак» — достаточная причина, чтобы их развести. И не следует думать, что вступление мужа во внебрачную связь с другой женщиной само по себе является основанием для расторжения законного брака. Народные суды недостаточно серьезно относятся к возложенной на них задаче примирения супругов. Они должны помнить, что самое главное для них — «укрепление советской семьи и брака» (в интерпретации Верховного суда на тот момент это означало сохранение уже легально существующих браков) {594} .
219
Цифры таковы: 4 811 разводов в 1948 г., 7 581 — в 1949 г.
220
По данным Г. Свердлова, исследовавшего 400 бракоразводных дел 1945 г. (см. выше, прим. 69), отклонялись только 5-6% заявлений. Даже в спорных случаях, составлявших около трети от общего количества, отрицательных решений было только 23%.
О серьезности намерений Верховного суда свидетельствует вердикт по делу, которое прошло несколько судебных инстанций. Тридцатидвухлетний брак П. «прекратился» в 1940 г. Во время войны жена П. была в эвакуации, местопребывание мужа, по-видимому высокопоставленного руководителя, неизвестно: вероятно, в силу возраста он не ушел на фронт, а оставался в Москве, в квартире, полученной им от своего ведомства. Как бы то ни было, в конце войны П. перевез туда другую женщину, а когда его жена, ставшая инвалидом первой группы, вернулась из эвакуации, отказался ее прописывать и не позволил опять вселиться в квартиру, попытавшись вместо этого сдать ее в психиатрическую лечебницу. Верховный суд охарактеризовал его поведение как «преступное» и подтвердил право жены жить в квартире мужа и получать от него материальную помощь{595}.
Судя по имеющимся данным, новая директива Верховного суда произвела определенный эффект, но не переломила тенденцию роста числа разводов (в Москве, например, оно в 1950 г. увеличилось на 7% по сравнению с 1949 г., хотя, конечно, это куда меньше, чем 63%ный рост в предыдущем году) {596} . [221] В Латвии республиканский Верховный суд вынес отрицательные решения по 39% бракоразводных дел, поступивших к нему по апелляции в сентябре-ноябре 1949 г. (и по 61% спорных случаев) {597} .
221
Точные цифры: 7 581 развод в 1949 г. и 8 091 в 1950 г. В последующие несколько лет прирост оставался примерно на том же уровне.
Имея дело с послевоенными материалами о частной жизни и разводе, видишь настоящую «борьбу полов», в которой враждебность между мужчинами и женщинами достигает уровня, немыслимого в довоенный период. Свидетельств, приведенных в данной главе, недостаточно для решительных выводов, но представляется, что этот вопрос стоит дальнейшего изучения. Если послевоенная борьба полов действительно имела место, то война наверняка сыграла здесь важную и многостороннюю роль, разлучив семьи, что в результате привело к распаду браков, погубив множество мужчин и тем самым сделав мужчину дефицитным товаром, за который женщины — хотели они того или нет — оказались вынуждены сражаться. Еще одним влиятельным фактором, должно быть, стал закон о семье 1944 г., наложивший ограничения на развод.
В тот же период усилилось вмешательство партии в частную жизнь своих членов. (Неясно, возросло ли в такой же степени в первые годы после войны вмешательство государственных органов и администрации трудовых коллективов в частную жизнь беспартийных граждан, хотя очевидные свидетельства подобного вмешательства в середине 1950-х гг. имеются.){598} Можно предположить, что для мужчин, служивших, как правило, мишенью критики, такое повышенное внимание было нежелательно, но это не обязательно верно в отношении женщин, которые обычно выступали в роли жалобщиц. Судя по материалам КПК (где речь идет об элите общества, поскольку КПК имела дело только с коммунистами и их семьями), многие женщины жаждали, чтобы партия вмешалась в их личную жизнь, ожидая от нее поддержки в конфликтах с уклоняющимися от ответственности мужьями и любовниками. Аналогичные надежды питали женщины, которые в 1930-е гг. просили государство и партию помочь им разрешить споры об алиментах на детей, но теперь тон их просьб изменился (до войны он был смиренно-просительным, после нее стал гневно-самоуверенным).