СССР. Жизнь после смерти

Коллектив авторов

Перестройка еще предлагала что-то взамен: социализм с человеческим лицом, демократию. «Шоковая терапия» все это тоже отменила, предложив простой и ясный лозунг: «Обогащайтесь!». Человеческая жизнь утратила ценность, приобретя цену – весьма, кстати, невысокую.

Михаил Веллер, автор злой и безжалостной сатиры на советское общество, так писал о девяностых: «Мы живем сегодня в простом и понятном мире, где безоговорочно правят открытая сила, жадность и жульничество. Афера и кража стали нормой жизни – от министра и прокурора страны… Никто больше не вспоминает о морали, честности и долге. Все признали, что быть проституткой лучше, чем ткачихой. Слово «продажность» исчезло из словаря, ибо само собой подразумевается, что каждый должен продаваться за сколько сумеет. Преступник и представитель государства соединились в одном лице. Противостояние личности и закона исчезло. Личность обнялась с законом и пошла косить капусту. Мошенник рискует только тем, что его пристрелит другой мошенник» [173] .

173

Веллер

М.Легенды Невского проспекта. М.: ACT, 2008. С. 412.

Лидеры, пришедшие во власть после Ельцина, хорошо понимали, что им необходимо избавиться от идентификации с девяностыми годами. От этих «проклятых лет» нужно было уйти, сначала хотя бы эмоционально. Но «вымарывать» из новейшей истории только что прожитое страной десятилетие следовало осторожно и аккуратно, сохраняя в сознании людей непрерывность истории. Обращение к дореволюционному периоду успеха не имело, как и пресловутое словечко «господа», не говоря уж о безнадежно экзотичных для нас сегодня «сударь» и «сударыня». Эффект масштабной вертикальной и горизонтальной социальной мобильности, обеспеченной годами советского прорыва, обусловил то, что подавляющее большинство граждан России отождествляют себя с советской социальной структурой, где они обрели свой статус, свою социальную и культурную идентичность. Кроме того, советский период создал беспрецедентно качественную массовую культуру и соответственно сформировал относительно высокие культурные запросы граждан. Советская массовая культура в своих лучших образцах по уровню художественных приемов, по нравственному пафосу, по провозглашаемым принципам и в целом по содержанию была близка к лучшим образцам мировой и русской гуманистической культуры. Система народного просвещения в СССР сделала много для того, чтобы так называемая высокая культура стала массовой. Этому во многом способствовало и знаменитое «бегство в культуру» советских людей в эпоху застоя, для которой характерна ситуация, когда «чем больше людей начинают загонять на партсобрания, заставляют голосовать по указке, осуждать врагов, тем больше люди начинают интересоваться стихами, покупать томики Ахматовой, читать поэзию Серебряного века, ходить в театры» [174] .

174

Кагарлицкий Б.Ю.Марксизм. Не рекомендовано для обучения. М.: Алгоритм; Эксмо, 2005. С. 137–138.

И Советский Союз был признан официально как вполне достойное историческое прошлое. Началась его стремительная культурная реабилитация.

Но это нельзя назвать в полном смысле слова возвращением СССР.

Тут забавную шутку сыграла смена поколений. Ко мне сейчас приходят учиться студенты, родившиеся уже после крушения СССР. То самое поколение, о котором грезили «младореформаторы», поколение «чистого» капитализма, а не какие-нибудь там замшелые «совки». Но обнаруживается, что, не имея советского опыта, эти молодые люди не имеют и личных претензий к советскому строю. Единственный строй, которым они могут быть недовольны, – это существующий. И они, не знающие ежедневных мелких и досадных, раздражающих деталей советского быта, весьма положительно оценивают такие черты советского строя, как социальная защищенность, доступное и качественное образование, относительно невысокий уровень неравенства и т. п.

Почему вообще социально-культурная реабилитация СССР стала не только возможной, но и неизбежной? Советский Союз при всей агрессивности своих методов вовлек – даже втащил – в экономическое, социальное и культурное строительство огромные массы людей, и социальная структура советского общества строилась путем включения широких социальных слоев в активную социотворческую деятельность. Ограничения, репрессии, сопровождавшие первые десятилетия советской истории, были фактором маргинализации, исключения отдельных индивидов и социальных групп, но они были неким побочным следствием социального строительства, несущностной его характеристикой.

Социальная структура постсоветской России строилась в основном за счет исключения широких социальных слоев из социального, экономического и политического строительства, в значительной степени – и из процессов распределения общественного богатства. Формирование новой социальной структуры в России сопровождалось потерей или снижением социальных статусов для массы людей. И это стало основой социально-экономической реабилитации СССР в массовом сознании.

Сегодня можно говорить о возвращении СССР как феномена общественного сознания в виде если не образца, то, по крайней мере, варианта. Именно сейчас, а не в 1990-е, остро ощущается то, что российское общество подошло к некоему пределу социальной мобильности. Более того, вполне реальной стала нисходящая межпоколенческая мобильность, к которой большинство наших граждан психологически не готовы,

и вряд ли вообще когда-нибудь они смогут это принять.

Неолиберальные реформы образования, медицины, сферы науки и культуры приводят к сокращению, даже к приватизации каналов социальной мобильности. Дифференциация по социальным возможностям, по жизненным шансам идет очень быстро, значительно быстрее, чем даже в 1990-е годы, и гораздо болезненнее ощущается. Этому способствует еще один эмоциональный феномен: разочарование в самой привлекательной приманке буржуазного строя – в существовании для единиц блестящей возможности неограниченно богатеть. В США социологические опросы все время фиксируют значительное число людей, свято верящих в то, что они когда-нибудь разбогатеют, и потому голосующих против законов, ущемляющих богатых и сверхбогатых людей. У нас эта вера исчерпалась довольно быстро, сказалось неплохое образование старших и средних поколений, даже некоторое знание политэкономии. Или, как минимум, знание благодаря «Золотому теленку» фразы: «Все крупные современные состояния нажиты бесчестным путем». Ну, а молодому поколению СМИ подробно докладывают, какие именно пути для этого используются. Конечно, про честных предпринимателей тоже рассказывают, даже снимают про них фильмы. Фильмы получаются еще менее убедительными, чем советские производственные саги и откровенные агитки. Состояния же реальных честных предпринимателей и фермеров ни в какое сравнение не идут с «нажитыми нечестным путем».

И вообще, права Марина Цветаева, сказавшая, что «сознание неправедности денег в русской душе невытравимо». И поговорку «от трудов праведных не построишь палат каменных» у нас знают слишком хорошо.

Наибольшее разочарование в идее «блестящего шанса», соседствующего почти со смертельным риском, наблюдается как раз у молодых людей. По крайней мере, у тех, кого я наблюдаю ежедневно, – у провинциальных студентов. Столичные студенты, особенно в престижных вузах, больше верят в себя, в связи и возможности своих родителей, в возможность уехать на Запад и т. п. В идею «большого шанса», распределяемого по способностям и трудолюбию вдумчивой Фортуной, замечу, и столичная молодежь, по-моему, не шибко верит. Просто они осознают, что в борьбе за шанс они оказались «равнее других».

Так почему все-таки возвращение? Потому, что СССР был отвергнут нами 20 лет назад как абсолютный «не-вариант». Отвергнут настолько решительно, что почти все страшные годы «урынкования» эта инерция действовала. Она сработала и в 1996 г., принеся победу Ельцину. «“Советское” – значит отвратительное», – думали мы, не анализируя и не сопоставляя. Не с чем было – девяностые годы воспринимались как временный тяжелый период, неизбежный перед наступлением «нормального капитализма». А вот с «нормальным капитализмом» уже можно стало сопоставлять.

Когда «нормальный капитализм» во имя еще большей нормальности пошел войной на социальные права, коммерциализируя образование и медицину, культуру и науку, сокращая общественный сектор и социальные программы, стало понятно, что СССР незримо присутствовал почти в каждом благосостоянии, в каждой семейной экономике в виде чего-то, полученного от советского социального государства, будь то квартира, земельный участок, высшее образование.

Моя сестра, 20 лет назад уехавшая с мужем работать в США, рассказывала, что ее американские коллеги часто говорят ей: «Вы осуществили Великую Американскую Мечту! Приехали в Штаты без гроша в кармане (что чистая правда – в 1991 г. были какие-то сложности с обменом, они так и полетели без валюты вовсе), сделали карьеру, теперь вы университетские профессора, у вас обоих лаборатория!». Мечта американская, и работали сестра с мужем истово, увлеченно и много. Но все же в этом осуществлении американской мечты им очень помогло образование, полученное в СССР, в МГУ. «Нам СССР дал задаром образование стоимостью 150 тысяч американских зеленых рублей», – приговаривал муж сестры, получая счета из Йельского университета за образование дочери. «Дал за просто так, а потом не захотел воспользоваться», – добавляют они оба часто и не без грусти…

Постепенно стала происходить уже и экономическая реабилитация СССР. Люди поняли, что многим из них не удалось бы ни за что «вписаться» в рынок, не будь у них чего-нибудь советского, если бы не продолжали все эти 20 лет худо-бедно скрипеть институты советского социального государства.

И вот тогда СССР окончательно вернулся – в виде социального образа, в виде заметного феномена общественного сознания.

Россияне получили своеобразный урок диалектики, на практике поняв, что это такое. За очень короткое время, на протяжении жизни одного поколения, пришлось наглядно сравнить два строя. И людям, не занимающимся социальным анализом, только за счет включения в повседневную социальную жизнь удалось увидеть всеобщее, осуществляющееся, по Гегелю, через детали. Буквально уткнувшись в детали сначала советского, а потом и постсоветского строя, россияне на собственной шкуре почувствовали всеобщие черты государства как верховной власти в обществе, как силы, стоящей над обществом. Все черты государства, свойственные ему как репрессивной машине, – подавление в той или иной степени свобод, манипуляцию общественным сознанием, сокрытие информации, бюрократию и т. п. – наивные советские люди связывали только и исключительно с советским государством.