СССР
Шрифт:
— Садитесь, товарищи. Вы вовремя подоспели — чай как раз заварился.
Мы разместились за столом. Официантка принялась разливать в чашки душистый чай. Видать, начальство расщедрилось, нам же порой приходилось пить гадость, словно из заваренного веника.
Закончив, официантка удалилась.
— Как вам мои сотрудники? — вскинул подбородок Николаев и посмотрел на японца.
— Товарищ Катаяма остался очень доволен уровнем подготовки ваших людей, — перевёл ответный спич Радек. — Он говорит, что все внимательно его слушали и старались выполнять упражнения.
— Эх, Быстров, жаль не у меня ты работаешь, — вздохнул Николаев.
— У вас и своих орлов хватает, — заметил я. — Один только товарищ Гайдо чего стоит.
Чех усмехнулся.
— Коллега мне льстит.
Внезапно дверь без стука распахнулась, в проёме показался молодой парень в запорошенном снегом полушубке.
— Товарищ Николаев…
Начальник МУУР поднялся с виноватым видом.
— Простите, товарищи. Дела… вы уж тут продолжайте без меня, не стесняйтесь.
После его ухода, мы остались вчетвером.
Я переводил взгляд то на Катаяму, то на Радека, чувствуя себя как тот самый герой из стихотворения Твардовского «Ленин и печник». Не каждый день сидишь вот так по-простому с чашкой чая в компании далеко не последних людей в стране.
Текла неторопливая беседа, мы обсуждали последние новости, Катаяма рассказал несколько забавных историй из своей жизни. Оказывается, родился он в простой семье, в молодости работал в типографии, закончил Йельский университет в США. Вернувшись на родину, организовал первый в стране профсоюз «Рабочий мир» и социал-демократическую партию Японии. В 1912-м угодил в тюрьму за организацию стачки токийских трамвайщиков, когда вышел на свободу, был вынужден эмигрировать в США, где за него вплотную взялись местные власти. Спасаясь от преследования, Катаяма перебрался в Мексику, а уже оттуда переехал в Советскую Россию.
— Богатая у вас биография, — присвистнул я.
— Не очень приятно рассказывать только о себе, — признался он и с жаром заговорил:
— Здесь, в России, я встретил много очень интересных людей. Товарищи Чичерин, Бухарин, Каменев, Зиновьев, Сталин, Луначарский, Семашко… Все они настоящие большевики, которые искренне верят в победу нашего общего дела.
— Рабочий класс всего мира видит успехи построения пролетарского государства в России, — внезапно подхватил тему Радек. — Капиталистического общество прогнило насквозь, оно смердит и разлагается как труп. Достаточно небольшого толчка извне, и оно рассыплется подобно карточному домику
— Товарищ Радек — сторонник мировой революции, — пояснил Катаяма.
— А вы как относитесь к мировой революции? — спросил я у японца.
Тот нахмурил брови.
— Боюсь, это не так легко, как кажется. Успех Октября всколыхнул рабочее движение во многих странах, но, к глубокому сожалению, все они были жестоко подавлены буржуазией. Очевидно, пролетариат ещё не настолько сознателен и организован, чтобы взять власть в свои руки. Пример вашей страны — пока что уникален. Но я не сомневаюсь,
Мне, обладающим некоторым послезнанием, было сложно не отреагировать на слова японца. Слишком многие сейчас думали и считали так же, как он. Всем казалось, что нужного немного подождать и вот он — счастье для всех и для каждого. И ради этой призрачной надежды люди порой совершали настоящий подвиг.
Я не хотел их разочаровывать. В конце концов, они, а вернее — мы (я не собираюсь вычёркивать себя из этого процесса) многого добьёмся: поднимем страну из послевоенной разрухи, построим десятки тысяч заводов, да элементарно — добьёмся всеобщей грамотности!
Вряд ли моё вмешательство в ход истории сможет что-то сильно изменить в привычном ходе вещей, но, смею надеяться, я — на своём месте, где приношу стране и людям пользу!
— О чём вы задумались? — удивлённо посмотрел на меня Радек.
— О будущем.
— Оно несомненно будет прекрасным!
Тут он спохватился, показывая на одну из булочек.
— Кстати, почему не угощаетесь? Выпечка просто изумительная.
Я с сомнением оглядел булку.
— Уж больно большая. Мне не съесть.
— Момент! — В руках Радека появился массивный швейцарский нож с большим количеством лезвий.
Им он разрезал булочку пополам.
— Угощайтесь.
Японец что-то спросил у него, они немного поговорили.
— Товарищу Катаяме очень понравился мой нож. Он назвал его бэнкейским в честь самурая Бэнкея, который, если верить древней легенде, всегда с собой носил семь ножей. Только в моём ноже лезвий больше, — улыбнулся Радек. — Тут есть ещё ухочистка, ножницы, напильник, консервный нож, штопор, отвёртка. Я купил его в Германии.
— Хорошая вещь, — кивнул я и спохватился:
— Приношу извинения, товарищи, но я должен вас покинуть. Работа…
Радек странно посмотрел на меня, словно хотел что-то сказать, но потом передумал.
— Удачи вам, товарищ Быстров!
— Спасибо!
После сегодняшней тренировки и, особенно, разговора, у меня было приподнятое настроение. Мурлыкая под нос песенку, я зашёл в наш кабинет на Петровке, где снова переоделся.
Часы близились к вечеру, пора отправляться на засаду.
Служебный экипаж привёз нас на адрес.
— Точно все буром пойдём к этой Галине? — спросил Лёня.
— Точно. Чухонец — калач тёртый, если кто-то из нас попадётся ему на глаза — пиши пропало. Возьмём прямо на квартире.
Сложно сказать, что именно привлекло Чухонца в Галине. Абсолютно невзрачная серая мышка — если так, конечно, можно сказать о женщине. Она открыла нам дверь, кутаясь в большой серый платок.
Я показал ей «ксюху» и мигом затолкал назад в коридор, прижав к стене.