Stabat Mommy
Шрифт:
– Пригласят – тогда пойдем, – Тедео встряхнул ногой и, стараясь не хромать, пошел к двери, – можно успеть выпить чашечку.
Бо послушно пошел следом, словно Тедео вел его на веревочке. В павильоне еще меняли декорации, громко стуча молотками и что-то передвигая, и Тедео, обернувшись к шедшему позади Бо, слегка улыбнулся:
– Минут пятнадцать точно есть.
Когда они вошли в небольшое огороженное пространство, выделенное для отдыха актеров и называемое «кафе», мужчина понял, почему Бо не смог отдохнуть: все эти именитые и звездные коллеги Тедео вольготно расположились на немногочисленных стульях и столах,
Раньше Тедео не обратил бы на это никакого внимания. Прошел бы мимо, даже не задумавшись. А сейчас почему-то обиделся за Бо и ему подобных.
– Козлы, – тихо процедил он, озирая «кафе».
Парень стрельнул в него удивленным взглядом, но промолчал.
Мужчина подошел к импровизированной стойке с остатками закусок, бросил Бо два яблока, выбрал пачку печенья, изучил кофемашину.
– С молоком?
– Черный.
И снова замолчали, пока агрегат выплевывал из себя ароматный пар.
– Пойдем, – мотнул головой Тедео и с кофейными стаканчиками направился к выходу.
У входа в павильон он остановился, поудобнее перехватил стаканчики и бибикнул сигнализацией стоящей у самых ступенек машины.
– По крайней мере, можно посидеть и вытянуть ноги.
– Я точно не помешаю тебе отдыхать? – уточнил Бо.
– Я бы не предложил, если бы ты помешал, – лаконично ответил мужчина.
Они откинули спинки передних кресел почти до конца и уютно устроились, потягивая кофе и хрустя печеньем.
Тедео называли «убийцей диалога» потому, что он не любил поддерживать вежливых бесед. Он не считал нужным насиловать себя и общаться из одной только вежливости; если ему нечего было сказать, он молчал. Практически со всеми это создавало напряженную атмосферу; его собеседники начинали ерзать, заводили какие-то нелепые монологи, пытались придумать темы и вовлечь мужчину в разговор, и чем дольше все это продолжалось, тем большее взаимное недовольство начинало сгущаться в окружающем пространстве.
С Бо молчать было вполне уютно. Он не пытался «забить эфир», не рассуждал о погоде, о последних мировых событиях и футбольных матчах… он тоже молчал, прикрыв глаза, и мужчина расслабился.
Исподтишка рассматривая мальчишку, он усмехнулся: надо же. Если бы не подслушанный сегодня разговор, если бы не яд бывшей подружки, Тедео и внимания бы не обратил на этого паренька. Да, они пару раз пересекались на репетициях, но в памяти у Тедео совершенно ничего не отложилось, только что-то безликое вроде «милый парень». Теперь же, когда этот «милый парень» так здорово ответил пиранье-Натали, Тедео ощутил что-то вроде симпатии.
А ведь совсем молоденький, лет двадцать, не больше. Но тонкий и прямой, как натянутая струна.
Темная густая челка почти до самого кончика носа. Теряющиеся под ней глаза. Острые высокие скулы, прямой нос, красивого рисунка пухлые губы. В общем-то, ничего особенного, просто милый и симпатичный мальчик.
Ресницы дрогнули, и на
– Извини.
– За что?
– Я вытаращился и мешаю тебе отдыхать.
– Все нормально. Прости, я не очень разговорчив.
– Я не намного разговорчивее.
– Отлично.
– Мгм.
Они снова замолчали, но на этот раз Бо уже не закрывал глаза, изредка косясь на Тедео.
– Ты не против Шопена? – внезапно спросил мужчина.
– Нет.
В салоне заиграл ноктюрн.
Тедео когда-то играл на фортепиано. Он мечтал стать пианистом, но мать видела его танцовщиком – и выбора у него не оказалось. Как только занятия стали мешать бесконечным прогонам-репетициям-тренировкам-экзерсисам, рояль отправили в благородную ссылку, в общую гостиную в доме родителей. Там он, кажется, и стоит до сих пор… А Тедео распрощался со своей мечтой. Но все равно из года в год, изо дня в день он упрямо крутил в наушниках фортепианные концерты, симфонии, сонаты… он выключался из окружающего мира и вникал в услышанное всем своим существом: за неимением возможности сыграть пальцами, он переживал все эмоции музыканта, играющего на фортепиано, в своих мыслях. Его брови приподнимались или хмурились, он удивлялся, грустил, негодовал и шутил – все это молча, одним лицом, представляя, что это он сейчас сидит за инструментом. Ноктюрн Шопена, светлый, с легкой грустью, воздушный и очень успокаивающий, всегда приводил его в состояние равновесия. Сейчас, совершенно забыв о присутствии Бо, Тедео полностью окунулся в музыку: он смаковал каждый звук, словно покачивал в объятиях что-то нежное и трепетное. Даже пальцы на коленях немного шевелились, словно перебирая клавиши.
Когда у него завибрировал в кармане телефон, Тедео очнулся и поспешно выключил музыку: говорить по телефону под Шопена он считал кощунством.
– Тедео, мы начинаем, где ты? – каркнул в трубке МакКой.
– Уже иду.
Глубоко выдохнул – и поймал на себе взгляд Бо.
– Это было красиво, – сказал парень, кивнув в сторону диска.
– Любишь Шопена?
– Я не слушал раньше классическую музыку.
– Возьми послушать, – щедро предложил Тедео, но Бо отрицательно покачал головой.
– Нет. Сейчас я смотрел на тебя – и СЛЫШАЛ, о чем он играет. А один я не услышу.
Тедео не нашел, что ответить, поэтому просто кивнул:
– Пойдем.
Захлопывая дверцу, Тедео поймал себя на мысли, что усталость как рукой сняло. Ему было так комфортно и хорошо, как не было уже… дайте-ка подумать… с тех самых пор, как он познакомился с Натали. Точно. Это – первый раз с тех самых пор.
– Мне пойти вперед? – негромко спросил Бо, и Тедео удивленно уставился на него.
– Зачем?
– Вдруг тебе… неловко.
– Не говори ерунды.
Тедео, с его крайней неразговорчивостью, мало кто понимал с полуслова. И еще меньше было тех, кто в ответ на редкие реплики не разражался пространными монологами, пытаясь пояснять, рассказывать, аргументировать… Бо точно так же, как и Тедео, экономил слова, и мужчина испытывал почти физический кайф от тишины и лаконичности их общения. Все было понятно, и при этом не потребовалось загружать пространство ненужными звуками.
Они вместе вошли в павильон, и к Тедео тут же подбежало несколько костюмерш и гримерша.