Стакан молока, пожалуйста
Шрифт:
— Обувь? — всхлипнула Юлия.
Дорте снова бросилась к шкафу за своими белыми сапожками и потом безуспешно пыталась просунуть их сквозь решетку. Но расстояние между прутьями было слишком маленькое, и она сдалась. Пошарив еще раз в шкафу, она вернулась с шерстяными носками Артура. Они пролезли. Сделав это, Дорте ждала, пока Юлия оденется. В комнате было зверски холодно, и она явственно слышала, что в полотенце, лежащем на кровати, кто–то плачет.
— Я позвоню Улаву и попрошу, чтобы он забрал тебя.
— Да… — снова всхлипнула Юлия. — Киоск на площади на перекрестке. Я спрячусь за ним, если только Бьярне раньше… —
Улав ответил на первый же звонок, но Дорте почти не могла говорить. Переспросив несколько раз, он повторил:
— Юлия за киоском на перекрестке. Бьярне ищет ее. Хорошо, я знаю, где это. Тебе тоже надо спрятаться! Где я тебя найду?
Мозг Дорте лихорадочно работал. Чулан был первым местом, где Бьярне стал бы ее искать.
— Самый верх. На крыше. Ребенок уже здесь! — выдохнула она.
— Я приду с помощью, как только смогу!
— Сперва Юлия! — сказала она, но он уже дал отбой.
Когда Дорте поднялась на пятый этаж, у нее снова начались схватки. Она прислонилась к стене за ведерками с краской, которые она различила в скудном свете, доходившем сюда снизу. Отец читал вслух Шекспира. Дорте не помнила, что это за пьеса. Она вдруг очутилась ночью на пустой театральной сцене. Боль уже не касалась ее, это все происходило в пьесе, но Дорте все–таки ее чувствовала. Она стиснула зубы и дышала сразу и ртом и носом.
Когда схватка стихала, Дорте двигалась дальше, прижимая к себе полотенце под теплой курткой. Хорошо, что она надела куртку, потому что когда она одолела последнюю лестницу и открыла дверь на крышу, ветер чуть не сбил ее с ног. Нужно было надеть теплые сапожки вместо этих тапочек с заячьими ушами. Но думать об этом теперь было уже поздно. Дверь защелкнулась у нее за спиной.
Дорте не была готова к тому, что небо окажется таким светлым. Луна сторожила миллионы светящихся точек. За перилами поднимались трубы и крыши. Высокий дом с освещенными окнами. Дальний шум автомобилей и какой–то непонятный гул. Прожекторы что–то искали на небе, может быть, какие–нибудь созвездия. Но где же река? Дорте под курткой покрепче прижала к груди полотенце и сказала себе, что больше нет причин для огорчения, хотя никак не могла вспомнить, почему она оказалась на крыше. Помнила только, что раньше уже бывала здесь.
Когда она привыкла к теням, небо и город показались ей еще красивее. Она находилась в той книге с объемными картинками, которая была у них с Верой в детстве. Когда книгу открывали, слой за слоем возникал пейзаж из глянцевой бумаги, мерцали краски. А когда они двигали взад–вперед маленькие картонные язычки, все оживало и приходило в движение. Однажды вечером отец открыл страницу, на которой было ночное небо и крыши домов. Но трубочист и черная кошка, которые всегда стояли на коньке крыши справа от трубы, почему–то исчезли. Вместо них там были три дымохода, которые, как колонны, высились перед Дорте, однако дым из них не шел. А дальше, на снегу, стоял штабель ящиков, не имевших отношения к книге. Она отнесла один ящик за трубу рядом с перилами, но у нее опять начались схватки, еще более сильные, чем раньше. Некоторое время она сидела, скорчившись и обхватив колени.
Когда боли утихли, она вспомнила, что Бог ждет, когда она снова начнет молиться. Но все слова исчезли. Богу было безразлично, где она, в книге или в подвале. Наверно, Он слишком устал.
Вскоре Дорте перестала ощущать собственные ноги, и все показалось ей вполне терпимым. Неожиданно она услыхала шум реки так близко, словно прошла большое расстояние, а не продолжала сидеть здесь на ящике. Она решила, что поднялась сюда, чтобы найти реку. Найти место, где все беспрестанно меняется. Там была свобода. Одной рукой она подтащила ящик поближе к перилам, а другой держала полотенце и слоника, чтобы они не упали в снег.
— Мы найдем путь! Честное слово! — шепнула она своему свертку. — Из всего есть выход. И для малых, и для больших.
Из свертка не слышалось ни звука, словно он понял, что им нельзя выдать свое присутствие. Что никто не должен их слышать. Никто! Когда–нибудь дома они будут шлепать по воде у берега. Но не следует обещать слишком многого. Ведь сейчас зима, и река замерзла.
Конечно, замерзла. Однако летом и осенью она течет медленно–медленно! В ясные дни она вся переливается, сказала Дорте, сунула нос между курткой и полотенцем и подышала туда теплом. Она склонилась над свертком, пока боли не сбросили ее с ящика, как мясник разделанную тушу. Она встала на колени, кругом был снег. По ногам потекло что–то теплое, и все надолго стало невыносимым.
А потом боль прошла. Словно все ей только померещилось. Она встала и свободной рукой ухватилась за перила. Снизу поднимался гул. Из всех звуков в мире этот она знала лучше всего. Река!
Дверь, ведущая на лестницу, распахнулась, словно от сквозняка. Дорте оглянулась, ища, где бы ей спрятаться. Но к ней быстро подбежал человек в форме.
— Привет! Вот ты где! А теперь успокойся! Идите сюда! — крикнул властный женский голос.
— Это просто река, она не опасна, — спокойно сказала Дорте по–русски и обеими руками подняла сверток над решеткой. Когда она отпустила его, лунный свет сделал полотенце зеленым. Оно слегка развернулось, совершило круг, а потом полетело вниз. Дорте быстро вскочила на ящик и перекинула одну ногу через перила, это оказалось очень просто. Но чья–то железная хватка вернула ее обратно, и звонкий голос запел что–то луне.
Дверь на лестницу снова распахнулась, и на крышу выбежали сразу несколько человек. Теперь она была в их руках. Они толпились вокруг нее, словно она была приманкой, от которой каждый норовил оторвать кусочек. Слишком большой приманкой. Несколько рук схватили ее и оттащили от перил. Она пыталась вырваться, дралась, кусалась, но их было слишком много. Один из них сделал быстрое движение, и толпа распалась. На запястье у Дорте защелкнулись наручники. Как собачья пасть.
— Спокойно! Спокойно! — услышала она, а они грубо ощупывали ее руки, тело, словно поймали вора.
Неожиданно Дорте поняла, что река исчезла или устремилась мимо. У нее начались схватки, и ноги перестали держать ее, поэтому она просто упала на чью–то грубую холодную форменную куртку. Блестящие пуговицы оцарапали ей лоб. Все затихло. Ей стало почти тепло. Ее окружала стена из тел. Ветер не проникал сквозь эту стену. Может, ей даже удастся заснуть.
Какой–то человек показал на снег, перевесился через перила и посмотрел вниз.
— Здесь полно крови! Что она туда бросила?
Дорте тихонько засмеялась. Смех у нее был скрипучий, она уже не помнила, когда смеялась в последний раз, но это был все–таки смех.