Сталин и его подручные

Рейфилд Дональд

Потеряв веру в Бога, Сталин тем не менее сохранил кальвинистскую веру в грех, грехопадение, благодать и проклятие. Он даже, кажется, не перестал верить в любовь как верховное начало вселенной. Из разворованной сталинской библиотеки сохранился экземпляр «Братьев Карамазовых». Главы, где Сталин чаще всего подчеркивает целые абзацы карандашом, не касаются, как можно было ожидать, отцеубийства или права великого мыслителя делать то, что он хочет, раз Бога нет. Сталина заинтересовало совсем другое – философия иноков Достоевского. Он подчеркивает размышления отца Зосимы о сути «деятельной любви» к людям: «ибо любовь деятельная сравнительно с мечтательною есть дело жестокое и устрашающее» (8). Сталин смог принять утверждение Анатоля Франса, что Бог умер; считая

себя сверхчеловеком, он почувствовал себя способным заменить Бога самим собой. Но его угнетала собственная смертность. Читая диалог Франса о старости, он подчеркивал заметку, что некоторые люди предпочитают ад небытию. Даже в отрочестве Сталина беспокоила старость и смерть. Его лучшее и последнее стихотворение предвосхищает одинокую немощность его собственных последних лет:

Наш Ниника состарился,Его богатырские плечи уж не служат ему…Как смогла эта безутешная седина сломать железную силу?[…]А теперь он уже не может двинуть ногой;Подкошенный старостью,Он лежит, или видит сны, или рассказываетВнукам о прошлом.

В старости Сталин, конечно, мог, когда бы ни захотел, вызвать аплодисменты и благодарность толпы, которых так недостает его романтически настроенному лирическому герою, но, если он дряхлым стариком вспоминал это стихотворение, оно, должно быть, казалось горьким и пророческим (9).

Суровое православное восприятие «жестокой деятельной любви» было Сталину по душе; а протестантское толстовское христианство, которое опиралось на независимость личности, раздражало его. Сталин энергично марал книги Толстого, принадлежащие и ему, и его дочери Светлане. «Ха! ха! ха!» – писал он красным карандашом, издеваясь над следующим высказыванием Толстого: «Единственное и несомненное средство спасения от того ужасного зла, от которого страдают люди, состояло только в том, чтоб люди признавали себя всегда виноватыми перед Богом и потому не способными ни наказывать, ни исправлять других людей».

Ошибкой, которую чаще всего допускали противники Сталина, была недооценка степени его начитанности. О ней можно судить по остаткам его библиотеки, состоявшей из двадцати тысяч книг, по выпискам или письмам, где он заказывал книги, по воспоминаниям современников, знавших его в молодости. Практиковавшиеся в семинарии запреты на издания лишь побуждали семинаристов читать больше. В 1910 г. в Вологде, по сведениям царской охранки, Сталин посещал городскую библиотеку семнадцать раз за 107 дней. К тридцати годам Сталин уже был изрядно начитан в западной и русской классике, философии, политической теории. В годы ссылки в сибирской глуши с 1913 по 1917 г. Сталин читал все, что оказывалось под рукой или что удавалось выклянчить у других ссыльных. Даже в хаосе революции и в погоне за властью он не переставал читать. С 1920-х гг. до смерти он читал почти всю русскоязычную эмигрантскую периодику.

Заведя себе кабинет и квартиру в Кремле, не говоря уж о дачах около Москвы и на Черном море, Сталин собрал собственную библиотеку. Иногда он заказывал книги, часто присваивал себе издания из государственных библиотек, многие книги присылались в дар от издательств или авторов. Читая до пятисот страниц в день, записывая отзывы на полях, несмотря на собственные жалобы на плохую память, он мог вспоминать бесчисленные фразы и мысли даже по истечении многих лет. Сталин был феноменальным и опасным читателем. Он нередко понимал мысль автора превратно, но в то же время чутко реагировал на то, о чем автор умалчивал. С годами он стал менее терпелив. Он подчеркивал строки сначала густо, а после сотой страницы уже читал небрежно и, видимо, бросал книги, не дочитав до конца. Как бы то ни было, к Сталину можно применить английскую поговорку – чтобы добиться своего, дьявол и Священное Писание процитирует.

Осип Мандельштам утверждал, что биография писателя – это список книг, которые он прочитал. Сталина больше всего привлекали обзоры европейской истории, литературы, лингвистики. Ему особенно импонировали книги авторитарных писателей и деятелей – «Государь» Никколо Макиавелли, «Моя борьба» Адольфа Гитлера, «О войне» Карла Клаузевица, воспоминания Отто фон Бисмарка. В середине 1920-х гг., когда Сталин хранил свои книги большей частью в Кремле, Надежда Аллилуева, его вторая жена, взяла пример с Сергея Кирова, такого же библиофила, как Сталин, и попросила профессионального библиотекаря классифицировать и переставить все сталинские книги. Сталин рассердился. Он сразу составил собственный каталог и попросил своего секретаря, Александра Поскребышева, все расставить заново.

Ограничивало Сталина только незнание языков. Лишь по-грузински и по-русски он мог читать без словаря. Но и тут Сталина недооценивали его противники. В семинарии он довольно хорошо выучил древнегреческий (посетители бывали удивлены, заставая Сталина в Кремле за Платоном в подлиннике) и до некоторой степени владел также французским, немецким и английским (10). Живя в сибирской ссылке, он пытался выучить эсперанто (11). Впоследствии интерес к марксизму и первые путешествия в Берлин и Вену заставили Сталина читать немецкие журналы.

Люди писали Сталину не только по-русски и по-грузински; из Баку он получал письма на азербайджанском (тогда на этом языке писали арабской азбукой). А когда он скрывался от царских жандармов, то пользовался армянскими фамилиями вроде Захарьянц или Меликиянц: надо полагать, одно время он кое-как владел и азербайджанским, и разговорным армянским. В 1926 г., во время всеобщей забастовки в Англии и в последующие годы, когда английское правительство было настроено против советской власти, Сталин перелистывал английские газеты. Когда жена забыла послать ему из Москвы в Сочи «Образцовый самоучитель английского языка» Месковского по системе Розенталя, Сталин раздраженно упрекал ее за это. Как и в других областях, Сталин предпочитал скрывать, а не показывать свои лингвистические познания.

Подробно вспоминая то, что он читал или слышал, Сталин проявлял дьявольское чутье на нестыковки и скрытые мысли, хотя его толкование авторских намерений часто бывало эксцентричным, даже превратным. Его случайные восклицания и сердитые замечания красным карандашом проливают свет на его мышление, причем именно в тот период, когда он боролся с оппозицией и с соперниками.

Некоторые книги, прочитанные молодым Сталиным, как кажется, обрисовывают его будущий курс. Не раз современники называют роман Достоевского «Бесы» как источник программы Сталина для захвата полной власти. Хорошо осведомленный грузинский романист Григол Робакидзе, написав в Германии роман «Убитая душа», утверждает, что принадлежавший библиотеке Тифлисской семинарии экземпляр «Бесов» был густо испещрен пометками Сталина. Как самый антиреволюционный роман Достоевского, «Бесы», конечно, были подходящим чтением для будущих священников в Российской империи. Фабула, согласно которой циник и двурушник Верховенский эксплуатирует самоубийцу-нигилиста и декадента-аристократа и заставляет членов своей подпольной группы сплотиться, убивая одного из них, предвосхищала тактику Сталина. И шигалевщина, теория революционного фанатика, утверждающего, что надо снести с плеч сто миллионов голов, чтобы настал период вечного счастья, была для Сталина столь же заманчива, сколь чудовищна для Достоевского.

Как и герои Достоевского, Сталин искал в философии санкции на нарушение законов человеческих и Божьих. Самым значительным его высказыванием была запись красным карандашом на шмуцтитуле издания 1939 г. книги Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» (трактат о том, что реальный мир существует независимо от нашего восприятия). Замечания Сталина придают макиавеллианскую окраску символу веры сатанинского антигероя Достоевского. Это – эпиграф ко всей карьере Сталина:

1) слабость