Сталин и ГРУ
Шрифт:
Такой шпионаж менее опасен, чем тайный, ибо не дает конкретных документальных данных, а ограничивается лишь фиксированием виденного…».
Берзин считал, что немцы на территории Союза имеют достаточно своих глаз и ушей для того, чтобы получать подробную информацию и без помощи сотрудников немецких предприятий, и что они «могут организовать прекрасную тайную разведку». Поэтому даже если и удалить с территории СССР все немецкие тайные предприятия, то это ничего не даст в смысле уничтожения немецкого шпионажа.
Берзин в своем докладе отмечал и новый подход руководства рейхсвера в организации военного сотрудничества с РККА. По его мнению, с учетом командировок в СССР таких крупных военных деятелей, как заместитель начальника генерального штаба Миттельбергер, а затем и начальник генерального штаба генерал Бломберг, во взаимоотношениях между двумя странами отмечается более дружественный
Немецкая сторона предлагала «контактирование разведывательной деятельности обеих армий против Польши, обмен разведывательными данными о Польше и встречу руководителей обеих разведок для совместного рассмотрения данных о мобилизации и развертывании польской армии». После обстоятельного обсуждения немецких предложений Берзин в докладе Ворошилову выдвинул предложения руководства военной разведки: «Предложение об обмене разведывательными данными по Польше и совместном обсуждении вопросов мобилизации и развертывания польской армии принять. Попытки установить организационные контакты между разведками — отклонить». Эти предложения были приняты наркомом. Сейчас вряд ли можно выяснить причину отказа начальника Управления от встречи с руководством немецкой военной разведки. По имеющимся у исследователей архивным документам это сделать невозможно. Неофициальный представитель рейхсвера, а заодно и немецкой разведки в Москве Нидермайер отлично знал Берзина, неоднократно с ним встречался и об этих встречах регулярно докладывал в Берлин. Так что о нем там хорошо знали. Может быть, в Москве опасались, что в случае его визита в германскую столицу эта информация пойдет дальше? Любопытных глаз и ушей представителей европейских разведок там хватало. Тем более что, очевидно, уже тогда в Управлении думали о поездках Берзина по странам Европы (поездка была организована в 1930 г.) и лишний раз засвечивать своего начальника не хотели. Но это можно высказать только как предположение.
Но начинался уже 29-й год, и после шахтинского процесса обстановка в стране резко изменилась. ОГПУ набирало силу, начались поиски шпионов, и в этих условиях контактировать с иностранной разведкой без солидного прикрытия «сверху» было рискованно. Возможно, поэтому в 1929 г. в Управлении и был разработан проект постановления Политбюро: «О существующих взаимоотношениях с рейхсвером». В этом документе предлагалось «…в) обмен разведывательными данными о Польше и совместное обсуждение вопросов мобилизации и развертывания польской армии признать целесообразным. Предложение об установлении совместной организационной работы обеих разведок отклонить». Не удалось установить, был ли этот проект внесен на рассмотрение Политбюро и принят, но сам факт его разработки достаточно симптоматичен. Может быть, и Берзин категорически отказывался от личных контактов с руководством Абвера по тем же причинам. Без разрешения «инстанции» идти на такие контакты было рискованно.
В начале января 1930-го в Управление поступила очередная информация из Абвера, которая оказала влияние на развитие такой специфической отрасли разведки, как радиоразведка. Абвер представил в Москву очень полную информацию о крупных польских маневрах у города Лиды. Еще со времен Первой мировой войны Германия имела сильную службу радиоразведки. После войны в Восточной Пруссии под Кенигсбергом был создан мощный радиоцентр, направленный против основного врага Германии — Польши. И в 1929 г. четыре пеленгаторные и пять перехватывающих установок этого центра были направлены на район маневров. Немцам удалось перехватить 640 зашифрованных радиограмм, обнаружить 320 позывных радиостанций и установить местоположение 145 польских радиостанций. Все разведывательные радиостанции были связаны прямыми проводами с центром обработки в Кенигсберге, откуда перехваченные зашифрованные радиограммы направлялись для дешифровки в Берлин.
Берзин в докладе Ворошилову отмечал, что «использованные крупные радиоразведывательные средства целиком оправдали себя, дав ценные сведения о ходе польских маневров, о польском воздушном флоте и о порядке использования радиосвязи». При этом полученная информация была документальной, абсолютно точной и не вызывала никаких сомнений. И этим она сильно отличалась от агентурной информации, которую надо было проверять и перепроверять. В Управлении знали о предстоящих польских маневрах и доложили об этом начальнику Штаба РККА, который дал указание Инспекции войск связи о наблюдении за этими маневрами. Но из этих наблюдений ничего серьезного не вышло. В том же докладе Берзин сообщал наркому: «В то же время для выполнения распоряжения начальника Штаба о проведении нами радиоразведки за теми же польскими маневрами Инспекцией войск связи были выделены две пеленгаторные радиостанции с совершенно не подготовленным личным составом и неисправным имуществом…»
Неудача с попыткой пеленговать маневры польской армии вызвала расследование, которое было проведено в декабре 1929 г. по распоряжению начальника Штаба РККА. Расследование проводили сотрудники Управления, и о его результатах Берзин докладывал Ворошилову. Обследование радиоразведывательных радиостанций ЛBO, которые участвовали в наблюдении за польскими маневрами, показало, что из трех станций одна находилась в удовлетворительном состоянии, а две были полностью небоеспособны. Вывод в докладе Берзина был неутешительным: «Изложенное показывает, что, несмотря на постоянный нажим со стороны 4-го Управления на органы связи, имеющий целью поднять на должную высоту нашу службу радиоразведки, последняя все еще находится в небоеспособном состоянии». Причинами этого, по мнению начальника Управления, были: весьма слабая подготовка личного состава радиостанций и служб по радиоразведке, недостаточное количество материальной части и отсутствие в составе разведывательных отделов штабов пограничных округов специалистов по радиоразведке, которые могли бы руководить работой разведывательных радиостанций и обработкой материалов.
Контакты между Разведупром и Абвером не ограничивались только взаимной передачей информации о вооруженных силах возможных противников — Польши и Румынии. В 20-е годы около десяти лет в Москве находился неофициальный военный представитель (военный атташе) и, конечно, сотрудник Абвера полковник Оскар Нидермайер. Он хорошо знал Берзина и ведущих сотрудников Управления, встречался с ними для урегулирования вопросов по германским военным объектам в СССР — «Юнкере», «Липецк», «Томка», «Берсоль». В Управлении, да и в ОГПУ его справедливо считали крупнейшим немецким военным разведчиком в СССР. Помимо Берзина и его сотрудников он хорошо знал руководство наркомата, в частности Тухачевского. Можно не сомневаться, что был под плотным наружным наблюдением КРО ОГПУ. Но осенью 31-го он отзывался в Германию, и его военная карьера в России заканчивалась. Поэтому перед отъездом он решил встретиться со своим «другом» Берзиным и поговорить о будущем. Встреча состоялась 29 ноября 1931 г. Присутствовал на ней и начальник отдела внешних сношений Управления Василий Сухоруков. Естественно, что начальник военной разведки тут же проинформировал об этой встрече наркома.
Нидермайер сообщил Берзину, что вследствие тяжелого экономического и финансового положения Германии чрезвычайно сокращен бюджет рейхсвера, а также под давлением политических обстоятельств в сотрудничестве рейхсвера и Красной Армии в будущем году наступит некоторая «пауза», а деятельность немецких военных предприятий на территории СССР будет значительно сокращена. О всех предстоящих изменениях в сотрудничестве советскую сторону должен официально проинформировать генерал Адам, приезд которого ожидался в Москву в ближайшее время. Нидермайер сказал Берзину, что он, проработавший десять лет на «укреплении дружбы» Германии и СССР и как сторонник восточной ориентации, счел необходимым сообщить ему об этом до приезда Адама. Все это Нидермайер изложил в довольно путаной форме, без точных формулировок, причем все время ссылался на частную информацию, полученную от друзей.
Нидермайер в беседе подчеркнул, что он при всех условиях не хочет отказываться от дружбы с СССР и хочет оказывать услуги, где только сможет. Он готов предупреждать и информировать нас по тем вопросам, которые ему будут доступны. Но для этого ему нужно получить связь в Германии или с полпредом, или с военным атташе, или с каким-либо доверенным лицом в Берлине. Берзин отмечал в своем докладе, что Нидермайер делал все свои заявления в завуалированном, но достаточно понятном виде и что он был сильно раздражен тем, что придется переходить с хорошей должности в Москве (1000 американских долларов), на скромную должность в рейхсвере. Такой вариант полковника не устраивал, и, очевидно, этим и объяснялось его предложение о сотрудничестве с советской разведкой.