Сталин и Мао(Два вождя)

Галенович Юрий Михайлович

Мао Цзэдун предостерег партийных и государственных руководящих работников высшего и среднего звена от того, чтобы они передавали секретные сведения иностранцам, за границу. Он со всей ясностью указал на то, что «так поступать нехорошо». Вслед за тем он пояснил свою мысль: «Вот мы не согласны кое с чем из того, что делается в Советском Союзе, Советским Союзом. ЦК нашей партии уже неоднократно доводил наше мнение до их сведения. Кое о чем мы еще не говорили. Мы еще скажем об этом в будущем. Но если что-то необходимо сказать, это должно делаться только через Центральный Комитет нашей партии. Что же касается того, что именуется информацией, информацией секретного характера, то ее передавать за границу никоим образом нельзя. Передача такого рода информации не принесет никакой

пользы; более того, она обернется вредом. Ведь все это только разрушает отношения между двумя партиями, двумя странами. А те, кто этим занимается, сами на себя навлекают неприятности, осложнения, беду. Ведь если ты, например, действуешь за спиной у своей партии, то это всегда означает, что совесть у тебя нечиста. Если ты передал информацию секретного характера и доложил об этом, тогда и дело с концом. Но если не доложил, тогда нужно будет провести расследование, а когда расследование будет проведено и все будет выяснено, тогда тебе придется понести соответствующее наказание».

В этом выступлении Мао Цзэдун изложил свое мнение, обосновав запрет передавать информацию иностранцам, а также рассказал о том, какими методами следует исправлять положение. В КПК считали, что, сказав об этом с предельной ясностью, Мао Цзэдун не уподобился Н. С. Хрущеву. Позицию Н. С. Хрущева в Пекине расценивали как исходящую исключительно из национального эгоизма, из желания добиться положения гегемона, к чему, собственно говоря, стремилась КПСС, то есть «руководящая партия», «партия-отец»; Н. С. Хрущев, полагали в Пекине, исходил из своего темного замысла поставить братские партии под свой контроль и манипулировать ими.

В КПК также подчеркивали, что случайность — проявление закономерности; выступление Мао Цзэдуна имело в виду обобщение опыта и извлечение уроков из ошибок Гао Гана; при этом, по сути дела, Мао Цзэдун не только дал необходимые, с его точки зрения, пояснения относительно поступка Сталина, но и развернул необходимую, также с его точки зрения, критику Н. С. Хрущева. [199]

Подход Сталина и Мао Цзэдуна к вопросу о Гао Гане проясняет целый ряд аспектов политики обеих сторон по отношению друг к другу.

199

Лю Цзечэн… С. 453–459.

Начать с того, что в свое время фраза Мао Цзэдуна относительно ветра с Востока и ветра с Запада, которые ведут между собой непримиримую борьбу вплоть до гибели одного из соперников, трактовалась в СССР (а вполне возможно, эту установку в Москве так и не поняли тогда) исключительно как оценка Мао Цзэдуном классовой ситуации в мире, борьбы сил социализма, то есть СССР и КНР, КПСС и КПК совместно, против империализма, прежде всего против США.

На самом же деле оказывается, что Мао Цзэдун настраивал тогда свою партию и свое государство на бескомпромиссную, а при необходимости даже смертельную, борьбу против СССР и КПСС, против России. Под ветром с Востока он понимал КПК и КНР, Китай, а под ветром с Запада он понимал КПСС, СССР, Россию.

Мао Цзэдун не имел тут в виду США.

Далее, Сталин, передав Мао Цзэдуну секретный доклад И. В. Ковалева, стремился решить ряд задач: развеять подозрительность Мао Цзэдуна (или, по крайней мере, выбить из рук Мао Цзэдуна козыри, позволявшие тому говорить о закулисной борьбе Сталина, КПСС и СССР против Мао Цзэдуна, КПК и КНР), дать понять, что он может пойти на многое для того, чтобы успокоить партнера (и действительно, вскоре вся советская агентура, работавшая до 1949 года в Китае, была передана спецорганам КНР); Сталин показывал также своим жестом, что он предлагает строить отношения на основе взаимного доверия. Он также демонстрировал Мао Цзэдуну и то, что у него есть возможности знать о подлинных настроениях Мао Цзэдуна, в том числе и о том, что ряд близких к Мао Цзэдуну руководителей КПК, а возможно и сам Мао Цзэдун, склонялись к налаживанию отношений с США в ущерб налаживанию отношений с СССР накануне образования КНР (Мао Цзэдуну пришлось переориентироваться на СССР только потому, что Вашингтон не ответил на заигрывания КПК в то время). Тем самым Сталин давал понять Мао Цзэдуну, что у того тоже совесть нечиста, если говорить о его подлинном отношении к СССР, к России.

Сталин вынудил Мао Цзэдуна до поры до времени молчать.

Мао Цзэдун затаил свое недовольство Сталиным и стал изливать его только после смерти Сталина.

Важно также отметить, что Н. С. Хрущев, на словах осуждая поступок Сталина в отношении Гао Гана, на деле даже пальцем не пошевельнул для того, чтобы спасти Гао Гана, которого Мао Цзэдун репрессировал не при жизни Сталина, а тогда, когда во главе КПСС находился Н. С. Хрущев; другой вопрос, что у Н. С. Хрущева тогда практически не было рычагов воздействия на Мао Цзэдуна.

После смерти Сталина Мао Цзэдун именно на примере Гао Гана начал в партии кампанию открытого пересмотра отношения к СССР. Мао Цзэдун отвел СССР место такой же заслуживавшей подозрения зарубежной страны, как и прочие государства, потребовав повышать бдительность именно и особенно в отношении СССР. По Мао Цзэдуну, оказывалось, что подозрительность в отношении социалистической страны должна была быть еще выше, чем подозрительность в отношении капиталистической страны; социалистическая страна, в данном случае СССР, оказывалась, с точки зрения Мао Цзэдуна, еще более опасным, первым по счету, врагом Китая, КНР, КПК. Так Мао Цзэдун, вынужденно молчавший при жизни Сталина, после его смерти начал различными методами отдалять одну от другой и две партии, КПСС и КПК, и два государства, КНР и СССР.

Некоторые сведения о «деле Гао Гана» содержатся в беседе китаеведа С. Н. Гончарова с представителем Сталина при Мао Цзэдуне И. В. Ковалевым.

С. Н. Гончаров задал вопрос:

«Следующий вопрос связан не с большой политикой, а с загадочными перипетиями одной человеческой судьбы. Речь пойдет о судьбе Гао Гана. Этот человек сыграл выдающуюся роль в руководстве Маньчжурской революционной базой, послужившей основным опорным пунктом, обеспечившим победу коммунистов в гражданской войне; не менее значительной была роль Гао Гана и во время войны в Корее, когда он отвечал за тыловое обеспечение китайских добровольцев; он также занимал ряд самых ответственных постов в центральном правительстве страны и в партии. Тем большим шоком для многих явились появившиеся в 1954 году, вскоре после смерти Сталина, сообщения о том, что Гао Ган помещен под домашний арест; затем последовала информация о том, что Гао Ган покончил жизнь самоубийством. Официально Гао Ган обвинялся в «антипартийной раскольнической деятельности», однако ходили упорные слухи о том, что подлинная причина состояла в слишком близких и доверительных связях Гао Гана с СССР, используя которые он рассчитывал упрочить свои позиции в борьбе за власть. Известны ли Вам какие-либо факты, позволяющие пролить свет на причины столь трагического конца этого деятеля?»

И. В. Ковалев ответил на этот вопрос следующим образом:

«В период работы в Китае я поддерживал с Гао Ганом самые тесные рабочие контакты, у нас с ним были доверительные, более того, даже товарищеские отношения. Гао запомнился как человек незаурядный, обладавший задатками крупного руководителя. В 1954 году я уже не работал в Китае и потому не хочу строить догадки относительно того, что тогда произошло. Хочу рассказать о некоторых эпизодах, которых я лично был свидетелем и которые позволяют пролить свет на дальнейшую участь Гао Гана.

Первый из них произошел 27 июля 1949 года на том самом заседании Политбюро ЦК ВКП(б), где Лю Шаоци снял вопрос о Тайване. (Согласно сообщению того же И. В. Ковалева, Мао Цзэдун и его коллеги по руководству КПК до этого просили Сталина поддержать планировавшееся ими наступление на Тайвань советскими авиацией и подводными лодками. — Ю. Г.) После этого, заметно взволнованный, слово взял Гао Ган. Полностью поддержав выступление Лю, Гао затем сообщил, что хотел бы высказать свое личное предложение.