Сталин и Мао. Два вождя
Шрифт:
«Агенты Москвы», по Мао Цзэдуну, оказывались тогда первыми и главными врагами КПК и КНР. Это было в 1953-1955 годах, когда в СССР превалировало отношение к КНР как если не к самому надежному союзнику, то, во всяком случае, не как к той стране, «агентов» которой следовало опасаться.
Мао Цзэдун счел необходимым довести до сведения высших руководителей КПСС и СССР свою оценку ситуации внутри руководства КПК. Это было сделано столь изощренно, что складывается впечатление, что в Москве тогда так и не поняли не только глубины замыслов Мао Цзэдуна, но даже вообще о чем идет речь и в какой связи происходившее в КНР соотносилось с политикой Мао Цзэдуна в отношении Советского Союза.
В третьей декаде декабря 1953 года в КНР для участия в торжественной церемонии открытия Аньшаньского металлургического комбината прибыл заместитель председателя
В то время Гао Ган занимал посты секретаря Бюро ЦК КПК по Северо-Восточному Китаю и политического комиссара военного округа Северо-Восточного Китая. Во время пребывания
Тевосяна в Северо-Восточном Китае Гао Ган не только лично сопровождал его, но и, используя этот случай, превозносил самого себя и чернил других китайских руководителей, особенно он нападал на Лю Шаоци, Чжоу Эньлая.
Мао Цзэдуну, естественно, немедленно доложили об этом. Он еще более насторожился. Возможно, это и была та последняя капля или тот случай, когда Мао Цзэдун счел необходимым вернуться к вопросу о Гао Гане, вновь ввести этот сюжет, не упоминая прямо имя Гао Гана, в отношения с новым тогда советским руководством, пришедшим на смену Сталину. Мао Цзэдун, очевидно, решил напомнить Н. С. Хрущеву о том, что советская сторона, наследница Сталина и его политики, виновата еще и в том, что внутри КПК и КНР находятся силы, которые, в опоре на Москву, на ее прямую или косвенную помощь или сочувствие, пытаются вмешиваться во внутренние дела КПК и КНР, свергнуть самого Мао Цзэдуна. Мао Цзэдун таким образом хотел сразу же после смерти Сталина, на похороны которого он демонстративно не поехал, поставить новых советских руководителей в оборонительное положение людей, вынужденных при первых же контактах с Мао Цзэдуном оправдываться и идти на уступки, чтобы ублаготворить вождя КПК.
В то время Мао Цзэдун отдыхал в Ханчжоу. После прибытия Тевосяна в Пекин Мао Цзэдун пригласил его и посла СССР Юдина к себе в Ханчжоу. Ши Чжэ было поручено сопровождать советских гостей.
2 января 1954 года Ши Чжэ, сопровождая Тевосяна и Юдина, приехал в Ханчжоу. На железнодорожном вокзале Ши Чжэ с удивлением увидел начальника управления безопасности Шанхая Ван Фаня. Ши Чжэ и Ван Фань были знакомы со времен Яньани, поэтому Ши Чжэ позволил себе пошутить: «Ты что же это, бросил Шанхай и приехал сюда?»
Ван Фань ответил: «Я прибыл для того, чтобы охранять председателя Мао!»
Ван Фань произнес эти слова совершенно серьезно, без улыбки.
Ши Чжэ недоумевал, но ответ на его вопросы скоро стал очевиден. Мао Цзэдун действительно требовал в то время повышения бдительности по всем линиям, причем бдительности, вызванной необходимостью противодействовать работе «советской агентуры».
30— 1897
На следующий день Мао Цзэдун принял Тевосяна и Юдина. Ши Чжэ служил при этом в качестве переводчика. Атмосфера во время этой встречи была напряженной. Вскоре после начала разговора Мао Цзэдун, вскользь осведомившись у собеседников о том, как идет их работа, круто повернул направление беседы и совершенно серьезно заговорил о проблемах, которые существовали тогда, по его мнению, и в КПК, и в КНР.
Мао Цзэдун сказал: «У нас в партии, а можно сказать и в стране, возникла смута. Естественно, что то, о чем я вам сегодня рассказываю, это лишь одна из возможностей, одно из возможных направлений развития событий. Как повернется дело в дальнейшем, нужно будет посмотреть. Если попытаться кратко охарактеризовать эту смуту, то можно сказать, что дело в том, что нашелся кое-кто, кто хотел бы свалить меня. В истории нашей страны, в истории Китая, известна ситуация, когда княжество Цинь вознамерилось уничтожить Шесть княжеств и даже уничтожило одно из них, то есть княжество Чу. Княжество Цинь — это вот его родная провинция Шэньси (тут Мао Цзэдун показал пальцем на Ши Чжэ), а княжество Чу — это не что иное, как провинция Хунань (говоря это, Мао Цзэдун показал пальцем на себя самого). Так случилось в истории, таковы факты. Как же обстоят дела в настоящее время? Тут еще надо будет посмотреть».
(Конечно, вряд ли советские собеседники Мао Цзэдуна могли понять, что, говоря о провинции Шэньси, Мао Цзэдун имел в виду Гао Гана, уроженца именно этой провинции, а говоря о провинции Хунань, он мог иметь в виду и себя самого, и Лю Шаоци, также уроженца провинции Хунань. Иначе говоря, Мао Цзэдун намекал на то, что Гао Ган предпринимал тогда попытки отстранить от власти, по крайней мере, Лю Шаоци. Мао Цзэдун при этом предполагал, что в Москве, во всяком случае на уровне Н. С. Хрущева, сразу сопоставят эти его слова с известными им фактами, то есть с тем, что Гао Ган снабжал секретной информацией Сталина и был в глазах Мао Цзэдуна советским агентом, с помощью которого Москва хотела бы после ухода из жизни Сталина заставить и Мао Цзэдуна отойти от власти. Мао Цзэдун мог также предполагать, что его намек будет понят Москвой следующим образом: Мао Цзэдун намерен убрать Гао Гана, но он оставлял у власти Лю Шаоци, который, как это было на самом деле и это было известно Москве, накануне образования КНР выступал против стремления Мао Цзэдуна, мнение которого, как и всегда, разделял Чжоу Эньлай, формально и официально иметь обычные нормальные отношения и с СССР, и с США, но фактически вступить в более близкие отношения с США.)
Ши Чжэ слушал Мао Цзэдуна, улыбался и переводил его слова. Он действительно был родом из провинции Шэньси, то есть его можно было назвать и человеком из княжества Цинь, но у него не было намерений уничтожать Шесть княжеств и тем более он не уничтожал никогда княжества Чу. Он был благонамеренным членом КПК, и никогда у него не было и в мыслях кого бы то ни было свергать. Хотя Мао Цзэдун и указал на него пальцем, но имел он в виду совсем не то, о чем было сказано буквально. Он имел в виду вовсе не Ши Чжэ. Поэтому Ши Чжэ переводил слова Мао Цзэдуна, ведя себя совершенно спокойно и естественно; он улыбался и переводил точно, не смешался и не потерялся, не упустил ни одного слова, ни полслова при переводе.
Тевосян и Юдин, слушая Мао Цзэдуна и перевод его слов, подняли головы, заинтересовались и с удивлением посмотрели на Мао Цзэдуна и на Ши Чжэ.
Мао Цзэдун рассмеялся. У него были тут свои расчеты. Он не собирался раскрывать карты. Иначе говоря, Мао Цзэдун сказал только то, что сказал, предоставив собеседникам возможность разгадывать очередной ребус Мао Цзэдуна.
Ши Чжэ же понимал, что Мао Цзэдун, говоря о провинции Шэньси, имел в виду Гао Гана. Гао Ган был родом из уезда Хэн-шань провинции Шэньси. В 1926 году Гао Ган вступил в КПК. Последовательно занимал посты политкомиссара, секретаря Бюро ЦК КПК по Северо-Западному Китаю, политкомиссара военного округа Северо-Восточного Китая, секретаря Бюро ЦК КПК по Северо-Восточному Китаю, заместителя председателя Центрального народного правительства КНР и пр. На седьмом съезде КПК он был избран членом ЦК КПК, а на первом пленуме ЦК КПК седьмого созыва членом Политбюро ЦК КПК. В 1953 году с санкции Мао Цзэдуна он был переведен на работу в Пекин, где стал председателем Государственного планового комитета. Гао Гана обвинили в том, что он вступил в сговор с руководителем Восточного Китая Жао Шуши и они якобы замыслили расколоть партию, захватить и узурпировать власть в партии и в государстве; при этом утверждалось, что Гао Ган хотел стать генеральным секретарем ЦК КПК или премьером Госсовета КНР. (Кстати сказать, Гао Ган никогда не посягал на власть самого Мао Цзэдуна.)
Ши Чжэ признавался впоследствии, что тогда он все-таки никак не мог понять, зачем Мао Цзэдуну нужно было не называть прямо Гао Гана, а говорить о провинции Шэньси, да еще и показывать пальцем на Ши Чжэ.
(Можно предположить, что Мао Цзэдун решил не трогать Гао Гана при жизни Сталина, а после его смерти он сначала попытался именно в такой иносказательной форме, дававшей возможность маневра при любом повороте событий, выяснить возможную реакцию Н. С. Хрущева на вероятное смещение Гао Гана. Кстати сказать, Н. С. Хрущев, во-первых, вряд ли понял смысл высказываний Мао Цзэдуна [а Тевосян и Юдин вряд ли сами смогли понять, в чем тут дело, и растолковать это Н. С. Хрущеву] и, во-вторых, вряд ли понимал, что Мао Цзэдун тогда проверял его способность на решительные шаги, особенно когда речь шла или о людях, близких к Москве, или о политике Мао Цзэдуна в отношении СССР и КПСС; Мао Цзэдун мог тогда предполагать, что Н. С. Хрущев, будучи, как это было общеизвестно, человеком импульсивным, мог пойти на решительное противодействие планам Мао Цзэдуна. На практике оказалось, что Н. С. Хрущев хотя и осуждал поступок Сталина в отношении доклада И. В. Ковалева и в отношении Гао Гана, но пальцем не пошевелил, чтобы защитить Гао Гана. Так Н. С. Хрущев своим поведением открыл путь для быстрого продвижения Мао Цзэдуна по пути противоборства с Москвой.)