Сталин и писатели Книга четвертая
Шрифт:
Та же картина — в философии.
На ролях основных космополитов — Быховская, Каменский, Селектор, Рубинштейн, Розенталь, Библер, Гольдентрихт, Лифшиц... Но и тут тоже в этом ряду две «арийские» фамилии — Кедров и Крывелев. (Из «Письма руководителей института философии АН СССР и журнала «Вопросы философии» Г.М. Маленкову по вопросу борьбы с космополитизмом», 11 марта 1949 года. Там же. Стр. 325—327.)
ИЗ ДОКЛАДНОЙ ЗАПИСКИ КОМИССИИ
ЦК ВКП(Б) Г.М. МАЛЕНКОВУ
О РЕЗУЛЬТАТАХ ПРОВЕРКИ
ГОСУДАРСТВЕННОГО ИЗДАТЕЛЬСТВА
ИНОСТРАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Всего в издательстве имелось до 30 человек штатных работников, не внушавших политического доверия. Многие из них, занимавшие ответственные должности в издательстве, по своему усмотрению привлекали внештатных работников. В результате этого на секретную работу по переводу и редактированию иностранной литературы допускались политически сомнительные
Этим элементам, не внушающим политического доверия, покровительствовал начальник спецотдела издательства т. НОВИКОВ. Новиков не ставил перед директором издательства т. Морозовым вопроса об освобождении ряда работников, имеющих серьезные компрометирующие данные, в том числе о начальнике отдела импорта БЕНДИКЕ, зав. спецхраном ЛОКОТКИНЕ, главном библиографе АРОНШТАМЕ и других... При проверке оказалось, что Аронштам являлся членом «Бунда» с 1901 по 1912 год, а затем с 1913 по 1919 год— членом Американской социалистической партии. В последние годы АРОНШТАМ работал в еврейском антифашистском комитете, откуда в декабре 1948 года перешел на работу в Иноиздат. После его увольнения в феврале этого года из Иноиздата Новиков настаивал перед директором издательства о восстановлении Аронштама на работе и даже звонил по этому поводу в сектор издательств Отдела пропаганды и агитации.
У некоторых работников издательства, близко связанных с Новиковым, имеются буржуазно-националистические взгляды на Советскую родину и палестинскую проблему. Эти взгляды, выраженные бывшим научным редактором издательства ШУСТЕРМАНОМ в реферате «Палестинская проблема», не были разоблачены перед другими работниками издательства. Ни партбюро, ни начальник спецотдела издательства (Новиков) не видели ошибочно-вредного содержания реферата, и только по требованию Отдела пропаганды и агитации директор издательства т. Морозов представил его в ЦК ВКП(б)...
Та же, уже хорошо нам знакомая картина шесть—семь ярко выраженных еврейских фамилий и две (Волков и Новиков) - славянские.
Но в этом документе — и этим он отличается от всех приведенных ранее, — впервые обошлось без эвфемизма. Вместо общеобязательного «космополиты» появилось уже более прямое и откровенное: «лица еврейской национальности» и даже просто — «евреи»:
Во многих редакциях работники неправильно подбирались по национальному признаку. Из 730 внештатных работников 480 человек являются лицами еврейской национальности, в том числе в редакции математической литературы евреев — 27 человек, русских — 10; в редакции литературы права евреев — 14 человек, русских — 7; в редакции литературы по физическим наукам евреев — 42 человека, русских — 33 человека
Может быть, эта откровенность объясняется тем, что на документе стоит гриф «Сов. секретно»: в своем кругу можно было и не стесняться.
На этом обращение к документам, демонстрирующим размах и стиль «антикосмополитической» кампании 1949 года, можно было бы и закончить. Но я все-таки хочу процитировать тут еще один. Среди тьмы других, собранных в этом томе, он далеко не самый яркий. Но у меня есть особая, можно даже сказать личная причина, побуждающая меня привести его здесь, и даже не в сокращенном виде, а полностью:
ПИСЬМО СЕКРЕТАРЯ ЦК ВЛКСМ
Н.А. МИХАЙЛОВА Г.М. МАЛЕНКОВУ
23 февраля 1949 г.
Считаем необходимым доложить Вам о том, что Литературный институт им. A.M. Горького Союза советских писателей СССР за последнее время стал рассадником космополитических тенденций в среде литературной молодежи, сборищем космополитов и эстетов.
На протяжении ряда лет кафедру советской литературы и творчества в этом институте возглавляет критик Г. Бровман, известный своими эстетско-клеветническими выступлениями против книг «Как закалялась сталь», «Повесть о настоящем человеке», «Борьба за мир». Им насаждается богема, снобизм в студенческой среде, воспитывается высокомерие и наплевизм по отношению к советской литературе.
Г. Бровман привлек к работе со студентами Л. Субоцкого. Вместе с Субоцким орудовал космополит Ф. Левин, который пропагандировал враждебные, клеветнические статьи космополита Юзовского.
Вредное влияние оказывает на литературную молодежь
Созданная космополитами в институте атмосфера дала возможность группе студентов — К. Левину, А. Злобину, В. Львову систематически писать стихи и рассказы, чуждые духу нашей советской действительности. Решительной борьбы с враждебными писаниями этой группы не вели ни партийная, ни комсомольская организации.
Партийную организацию в институте возглавляет заместитель директора по административно-хозяйственной части И. Львов-Иванов, политически малограмотный и не способный направлять политическую работу вуза.
Союз советских писателей СССР, Министерство высшего образования не уделяют Литературному институту должного внимания. Свыше полутора лет в институте нет директора. Его обязанности исполняет беспартийный доцент В. Сидорин. Кафедра основ марксизма-ленинизма укомплектована недостаточно квалифицированными кадрами. Зав[едующий] кафедрой М. Леонтьев работает по совместительству, считая своей основной работой обязанности директора Исторической библиотеки.
По нашему мнению, возникает вопрос о целесообразности дальнейшего существования Литературного института им. А.М. Горького Союза советских писателей СССР.
Всехдействующих лиц этой драмы я хорошо знал (с Толей Злобиным и Володей Львовым, которые «систематически писали стихи и рассказы, чуждые духу нашей советской действительности», даже приятельствовал).
Добрейший Василий Семенович Сидорин действительно был беспартийным. Давным-давно (в 1921 году) он, совсем юный тогда член РКП, «не принял» нэпа и сам, добровольно, вышел из партийных рядов. После этого он много раз пытался в эти ряды вернуться, писал заявления, что признал свою ошибку, которую совершил по юношескому недомыслию, но партия была непреклонна и в свои ряды его так и не вернула.
Отставной полковник Львов-Иванов до того, как стать заместителем директора по хозяйственной части, был начальником военной кафедры и прославился вывешенным однажды на доске объявлений таким уведомлением:
СТУДЕНТКИ, НЕ УДОВЛЕТВОРИВШИЕ НАЧАЛЬНИКА КАФЕДРЫ ВОЕННОГО ДЕЛА, К ЭКЗАМЕНАМ ДОПУЩЕНЫ НЕ БУДУТ
Другое — устное — его высказывание повторялось студентами нескольких поколений. Выступая на собрании с речью об отсутствии у студентов должной дисциплины, он сказал
— Дан звонок на занятия. Захожу в мужское общежитие. Сидит Мандель. Без штанов. Пишет стихи. Захожу в женское общежитие. Та же картина.
Даже этих двух его высказываний (а таких было много) достаточно, чтобы согласиться, что человек он и впрямь был не шибко грамотный. Но возглавить на должном уровне антикосмополитическую кампанию в институте не смог отнюдь не по этой причине (другие отставные полковники, ничуть не более грамотные, справлялись с этим отлично), а потому, что, как и Василий Семенович Сидорин, был он добряк и на роль громилы и палача, исполнение которой от него тут требовалось, решительно не годился.
Федор Маркович Левин руководил семинаром, занятия которого я регулярно посещал, и о том, как он попал в эту мясорубку, я знаю не понаслышке: все это я видел своими глазами и слышал своими ушами. Да и о заведующем кафедрой основ марксизма-ленинизма М. Леонтьеве мне тоже есть что вспомнить в этой связи.
Именно это я сейчас и сделаю.
В то время, о котором я рассказываю, помимо поэтических семинаров Сельвинского и Луговского и семинаров прозаиков, которыми руководили Федин и Паустовский, образовался у нас уже и семинар критиков. Вел его Федор Маркович Левин.
Человек он был опытный, знающий, о многом мог нам порассказать, и наверняка всем нам было чему у него поучиться. Но мы роптали. Нам на его семинарах было смертельно скучно. Мы завидовали прозаикам и поэтам: у них там происходили какие-то баталии, ломались копья, от незадачливых дебютантов летели пух и перья. У нас же все было тихо, мирно и — скучно. О чем мы, не смущаясь, прямо говорили добрейшему Федору Марковичу. И он — соглашался. Но поделать ничего не мог, поскольку, как сказал бессмертный Шота Руставели, из кувшина вылить можно только то, что было в нем.
И вот однажды, придя на очередной семинар, Федор Маркович сказал:
— Я все думаю, как бы нам с вами оживить наши занятия. А тут — на ловца и зверь бежит. Сегодня по дороге в институт встретил — кого бы вы думали? — Иосифа Ильича Юзовского. Слово за слово — разговорились. И он сказал, что только что закончил одну весьма злую и острую статью. А я возьми да и скажи: не согласились бы вы прийти к нам на семинар и прочесть ее моим башибузукам? И он, представьте, согласился...
Мы, конечно, обрадовались: какое-никакое, а развлечение. А я, признаться, даже с нетерпением стал ждать следующего семинара: как-то в букинистическом я купил книгу старых (еще 30-х годов) театральных фельетонов Юзовского и с наслаждением прочел ее, от души завидуя остроте и легкости его пера.